(п о книге Светланы Алексиевич «Последние свидетели» )

100 недетских историй… 100 недетских историй – говорится в аннотации этой книги. Сама Светлана Алексиевич отмечала, что жанр произведения – голоса. Общаясь с людьми, бывшими во время войны детьми, она собирала материал для книги таким, какой он был, с охраняя стиль повествования первоисточника. Война предстаёт перед нами совсем в неожиданном виде. Она ещё ужаснее и ещё более кошмарна, когда видишь её глазами детей. Читаешь простые, знакомые слова и … плачешь. Дети войны, дети, лишённые детства, видевшие лик смерти так близко, повидавшие все ужасы войны наравне и даже больше, чем взрослые…

ГЛАЗАМИ ДЕТЕЙ ВОЙНА ЕЩЁ СТРАШНЕЕ… Война – часть истории целой страны и каждой семьи в отдельности. Мои деды и прадед тоже воевали. Не все они были одинаковы в иерархии военных: разведчик, рядовой, пехотинец и артиллерист. С амы е обычны е солдат ы. Но именно на плечах простых солдат, таких как он и, и вынесли мы эту победу. Почему «мы»? Потому что я - патриот. … Артиллерист вернулся с войны с медалями и орден ами. Но оставил на полях войны самое ценное – здоровье. И недолго прожил. Сколько их – уже недоступных, покойных и незыблемых – свидетелей того времени !.. Мы не сможем представить себе звук разрывающей утреннюю тишину бомбы, что летит прямо в наш дом. Не попадём под артобстрел, из последних сил таща на себе саночки с флягами воды. Ни один из нас не посмотрит на кошку, собаку, воробья или голубя голодными глазами. М ы живём спокойно, а не под канонаду и звуки артиллерийских залпов. В наш дом не явятся каратели и фашисты. Но кроме благодарности к спасителям мы остро чувствуем сострадание к детям, подросткам того времени. В едь это неправильно - делить народ на «затронутых» и как бы «не затронутых войной». В ойна никого не оставила за бортом и каждому дала испить горькую чашу до дна – и старику, и молодым бойцам, и подростку, и ребёнку…

КНИГА - ГОЛОС. ХОР ГОЛОСОВ. ЧИТАЯ, МЫ СЛЫШИМ… «Последние свидетели» – это книга всего из шестнадцати листов. -Есть, Юль, одна такая книга, называется «Последние свидетели» - там можно читат ь истории и над каждой – слышишь? – над каждой плакать!… - Да ладно, Аня (Анна Порватова – мой педагог по Краевой МедиаШколе, где я занималась этой зимой), не верю. Ну что такого можно написать, чтобы читатель плакал, чтобы нас, молодых, можно было так «зацепить» ? - А ты прочти. Тогда п оймёшь… … П рочла… И - плакала… Истории идут одна за одной… П рочитать всё сразу невозможно, просто не хватает душевных сил и мужества. И дут они так : «Он оглянуться боялся...» Женя Белькевич – 6 лет. Сейчас – рабочая

УЖАСЫ ВОЙНЫ ГЛАЗАМИ ДЕТЕЙ… СОВСЕМ МАЛЕНЬКИ Х, НО УЖЕ ВИДЕВШИ Х СМЕРТ Ь ТАК БЛИЗКО… «Моя первая и последняя сигарета...» Гена Юшкевич – 12 лет. Сейчас – журналист «Бабушка молилась... Она просила, чтобы моя душа вернулась...» Наташа Голик – 5 лет. Сейчас – корректор «Они лежали на углях, розовые...» Катя Коротаева – 13 лет. Сейчас – инженер-гидротехник (по з волю себе небольшую выдержку из рассказа, который после прочтения мне снился…) «.. Остались заводские печи, они были белые, прокалились в сильном пламени. Больше ничего знакомого... Сгорела вся улица. Сгорели бабушки и дедушки, и много маленьких детей, потому что они не убежали вместе со всеми, думали – их не тронут. Огонь никого не пощадил. Идешь – лежит черный труп, значит, старый человек сгорел. А увидишь издали что-то маленькое, розовое, значит, ребенок. Они лежали на углях, розовые... Мама сняла с себя платок и завязала мне глаза... Так мы дошли до нашего дома, до того места, где несколько дней назад стоял наш дом. Дома не было. Нас встретила чудом спасшаяся наша кошка. Она прижалась ко мне, и все. Никто из нас не мог говорить... Кошка не мяукала, даже кошка несколько дней молчала. Мы все молчали. Увидела первых фашистов, даже не увидела, а услышала – у них у всех были подкованные сапоги, они громко стучали. Стучали по нашей мостовой. А мне казалось, что даже земле больно, когда они идут. А сирень так цвела в том году... А черемуха так цвела..»

ГОРСТЬ СОЛИ ОСТАЛАСЬ ОТ ДОМА... «Одна горсть соли... Все, что осталось от нашего дома...» Миша Майоров – 5 лет. Сейчас – кандидат сельскохозяйственных наук «Я их руками собирала... Они белые-белые...» Женя Селеня – 5 лет. Сейчас – журналист «….. Из деревни Кабаки прибежала мамина сестра – тетя Катя. Черная, страшная. Она рассказала, что в их деревне немцы собрали активистов и расстреляли из пулеметов. Среди расстрелянных был и мамин брат, депутат сельского Совета. Старый коммунист. До сих пор помню слова тети Кати: – Они ему разбили голову, и я руками мозги собирала... Они белые-белые... Она жила у нас два дня. И все дни рассказывала... Повторяла... За эти два дня у нее побелела голова. И когда мама сидела рядом с тетей Катей, обнимала ее и плакала, я гладил ее по голове. Боялся. Я боялся, что мама тоже станет белая...» «Жить хочу! Жить хочу!..» Вася Харевский – 4 года. Сейчас – архитектор «Через петельку для пуговицы...» Инна Левкевич – 10 лет. Сейчас – инженер-строитель «Только мамин крик слышала...» Лида Погоржельская – 8 лет. Сейчас – кандидат биологических наук

ОСВОБОДИВШИ ДОСЕЛЕ ДРЕМЛЮЩИЕ ГОЛОСА, НЕ СМОЖЕШЬ НЕ ВЫСЛУШАТЬ ДО КОНЦА … Вчитайтесь, вдумайтесь, вслушайтесь и постарайтесь представить это… О т книги, спокойно лежащей на столе, исходит грозная, тёмная сила… Б удто голос несправедливо осуждённых, неизбежное возмездие. Д етские голоса - хор голосов, теснящий тишину и давящий на тебя… Д евочки, мальчики, 4 года, 8 лет, 14 лет… И ты испытываешь ужас, поднимающийся с самого низа, растущий из тебя, он похож на колокольный звон. Неотвратимость. Обида. Боль. … И ты боишься взять книгу в руки. Потому что, открывая страницы, выпускаешь на свободу страшные, жуткие картины войны. То, чего никогда не покажут в фильме: запах войны. Печать смерти на лицах родных и близких – старуха уже близко… Саван погибели, следующий за тобой как шлейф…

ПОСЛЕДНИЕ СВИДЕТЕЛИ… ПОСЛЕДНИЕ ГЕРОИ.. Сама Светлана Алексиевич о своей работе: «..Я не пишу сухую, голую историю факта, события, я пишу историю чувств. Можно еще назвать это – пропущенной историей. Что человек думал, понимал и запоминал во время события? Во что верил или не верил, какие у него были иллюзии, надежды, страхи? Что понял о себе и о мире... Это то, что невозможно вообразить, придумать, во всяком случае в таком количестве достоверных деталей и подробностей. Мы быстро забываем, какие мы были десять, двадцать или пятьдесят лет назад. А иногда стыдимся или сами уже не верим, что так оно с нами и было. Искусство может солгать, а документ не обманывает... Хотя документ – это тоже чья-то воля, чья-то страсть. Но я складываю мир своих книг из тысяч голосов, судеб, кусочков нашего быта и бытия. Каждую свою книгу я пишу четыре-семь лет, встречаюсь и разговариваю, записываю человек. Моя хроника охватывает десятки поколений. Она начинается с рассказов людей, которые помнили революции, прошли войны, сталинские лагеря, и идет к нашим дням – почти 100 лет. История души – русской души. Или точнее, русско-советской души. История великой и страшной Утопии – коммунизма, идея которого не умерла окончательно не только в России, но и во всем мире. Она еще долго будет дьявольски искушать и манить человеческие умы. И я хотела оставить рассказы самих ее свидетелей и участников. Моя хроника продолжается. Я иду по времени за своими героями...»

НАМ НИКОГДА ЭТОГО НЕ ПОНЯТЬ. МЫ МОЖЕМ ЛИШЬ ВИДЕТЬ КАРТИНЫ И СЛЫШАТЬ ГОЛОСА… НО ИСПЫТАТЬ САМИ М? НЕТ, НЕТ!.. …а хор всё громче. Ещё минуту назад ты прислушивался, а теперь затыкаешь уши… И вот дети, как живые, встают перед тобой! Парнишка в трусиках и маечке, худенький, заплаканный, он, как утопающий за соломинку, цепляется за твои руки и теребит, с расширенными от пережитых ужасов и голода глазами: «Где мама? Где мама?!» Р ядом с ним две сестры, постарше и помладше, не обнялись – вцепились друг в друга и не говорят ничего, лишь озираются по сторонам, как загнанные зверьки. Братик с сестрёнкой, годиков по пять, девочка в сером, заплатанном платьице, мальчик – в штанишках не по размеру, шепчет, но этот шепот ничем не заглушить: «Есть, есть, дай хлеба…». Т руп женщины с выбитым глазом, в разорванной гимнастёрк е, на груди её содрогается от стонов - рыданий мальчик лет четырнадцати с автоматом в руке ( в четырнадцать лет – с автоматом!) О тец, оставшийся с тремя дет ь ми в окружении, со сверкающими от ярости глазами и пеной у рта, загораживает детей собой и, щерясь точно волк, медленно отходит, позволяя кольцу ухмыляющихся фашистов смыкаться… К акое невыразимое отчаяние, какая непреодолимая и неизбывная жажда жизни! Хор детских голосов заставляет звенеть стёкла..! Что мы можем ответить всем им?

Но испытать самим всё это? Нет, нет!.. Малыши, дети, подростки, не успевшие побегать летним утром босиком по траве, порадоваться доброму ясному солнышку, не успевшие первый раз влюбиться… Как скоротечна человеческая жизнь, как мимолётна и оттого особенно ценна… Какие мы, современные люди, счастливые и …глупые: огорчаемся из-за сокращения отпуска (или каникул), из-за испорченного дождём денька, что сапоги новые не купили. А они, те дети, дети войны – они и этого не видели! Просто не имели возможности. Их жизнь оборвалась, не успев начаться. Их детство потеряно в военной хронике, в перемётной суме разведчика вырезанной фашистами части. Их любовь, радость, счастье – оно на кончике дымящейся папиросы начальника концлагеря для советских детей… Маленькие дети, юные девушки и парни – их мучили, над ними издевались… Что чувствовали выжившие? Ярость, жажду мести, боль, нечеловеческую боль от вида изуродованного трупа растерзанного товарища, близкого человека?!.. Ужас от запаха горелого мяса, что сочился из их дома, где остались сестрёнка и мама, не успевшие убежать… Жизнь так хрупка… И это бесценное они принесли в жертву во имя нашей жизни. Свободной и счастливой. Нам никогда не понять ужасов войны. А их никогда не вернуть. Не сделать прежними… Что мы можем сделать? Что мы можем им ответить? «Тебе жизнь свою подарили. Вот и живи вместо…» Живи и – не допусти новой войны! Бабенкова Юлия, 17 лет, ученица 10 «Б» класса НСОШ 5