ФЕДЕРІКО ГАРСІЯ ЛОРКА

Іспанський поет – сюрреаліст

ФЕДЕРІКО ГАРСІЯ ЛОРКА (1898–1936) испанский поэт и драматург. Родился 5 июня 1898 в селении Фуэнте- Вакерос, в семье зажиточного андалусского землевладельца. Изучал право в Гранадском университете и литературу в Мадридском; с детских лет интересовался музыкой. Это его увлечение было поддержано М.де Фалья, который ввел Лорку в мир «глубокого пения» (cante jondo) – одной из древнейших и самых характерных традиций андалусского народного творчества. Лорка обладал талантом художника и в 1927 выставлял свои работы в Барселоне. Через два года, во время короткой поездки в Нью-Йорк, написал книгу стихов Поэт в Нью- Йорке (Poeta en Nueva York, опубл. посмертно в 1940), а вернувшись в Испанию, проявил еще одну сторону своего многогранного дарования: возглавил студенческую театральную труппу «Балаган», стремившуюся возродить в Испании интерес к классической национальной драматургии. В 1933 Лорка отправился в Буэнос-Айрес руководить постановкой своих пьес. В августе 1936 Лорка был расстрелян франкистами в Гранаде, хотя не принадлежал ни к какой политической партии.

ГИТАРА Начинается плач гитары. Разбивается чаша утра. Начинается плач гитары. О, не жди от нее молчанья, не проси у нее молчанья! Неустанно гитара плачет, как вода по каналам - плачет, как ветра над снегами - плачет, не моли ее о молчанье! Так плачет закат о рассвете, так плачет стрела без цели, так песок раскаленный плачет о прохладной красе камелий. Так прощается с жизнью птица под угрозой змеиного жала. О гитара, бедная жертва пяти проворных кинжалов!

ВСТРЕЧА Теперь ни к чему ни тебе, ни мне встречаться наедине. Ты сама… понимаешь вполне. Я так любил ее, господи боже! Ступай же тихонько по этой дорожке. Как на распятьях, следы от гвоздей у меня на запястьях. Ты видишь кровавую тень впереди? Никогда не оглядывайся, иди, и молись в глубине Каэтану святому, и скажи ему в тишине, что теперь ни к чему ни тебе, ни мне встречаться наедине. (Канте хондо)

ТАНЕЦ Танцует в Севилье Кармен у стен, голубых от мела. И жарки зрачки у Кармен, а волосы Кармен белы. Невесты, закройте ставни! Змея в волосах желтеет, и словно из дали дальней, танцуя, встает былое и бредит любовью давней. Невесты, закройте ставни! Пустынны дворы Севильи, и в их глубине вечерней сердцам андалусским снятся следы позабытых терний. Невесты, закройте ставни! (Канте хондо)

БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ Море смеется у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы… - Девушка с бронзовой грудью, что ты глядишь с тоскою? - Торгую водой, сеньор мой, водой морскою. - Юноша с темной кровью, что в ней шумит, не смолкая? - Это вода, сеньор мой, вода морская. - Мать, отчего твои слезы льются соленой рекою? - Плачу водой, сеньор мой, водой морскою. - Сердце, скажи мне, сердце, - откуда горечь такая? - Слишком горька, сеньор мой, вода морская… Море смеется у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы. (Стихи разных лет)

ПУСТЫНЯ Прорытые временем Лабиринты Исчезли. Пустыня Осталась. Немолчное сердце - Источник желаний - Иссякло. Пустыня Осталась. Закатное марево И поцелуи Пропали. Пустыня Осталась. Умолкло, заглохло, Остыло, иссякло, Исчезло. Пустыня Осталась. (Перевод М.Цветаевой)

Я люблю человеческий голос. Одинокий человеческий голос, Измученный любовью И вознесенный над гибельной землею. Голос должен высвободится Из гармонии мира И хора природы Ради своей одинокой ноты

ЦЫГАНКА-МОНАХИНЯ Безмолвье мирта и мела. И мальвы в травах ковровых. Она левкой вышивает на желтой ткани покрова. Кружится свет семи первый над серою сетью лампы. Собор, как медведь цыганский, ворчит, поднимая лапы. А шьет она так красиво! Склонись над иглой в экстазе, всю ткань бы она покрыла цветами своих фантазий! Какие банты магнолий в росинках блесток стеклянных! Как лег на складки покрова узор луны и шафрана! Пять апельсинов с кухни дохнули прохладой винной. Пять сладостных ран Христовых из альмерийской долины. В ее зрачках раздвоившись, куда-то всадник проехал. Тугую грудь колыхнуло последним отзвуком эха. И от далеких нагорий с дымною мглой по ущельям сжалось цыганское сердце, полное, медом и хмелем.

ПЕЙЗАЖ Вечер оделся в холод, чтобы с пути не сбиться. Дети с лучами света к окнам пришли проститься и смотрят, как желтая ветка становится спящей птицей. А день уже лег и стихнул, и что-то ему не спится. Вишневый румянец вспыхнул на черепице.

MEMENTO Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке. Когда умру... В апельсиновой роще старой, в любом цветке. Когда умру, буду флюгером я на крыше, на ветру. Тише... когда умру!

РОМАНС ОБ ИСПАНСКОЙ ЖАНДАРМЕРИИ Их кони черным-черны, и черен их шаг печатный. На крыльях плащей чернильных блестят восковые пятна. Надежен свинцовый череп - заплакать жандарм не может; идут, затянув ремнями сердца из лаковой кожи. Полуночны и горбаты, несут они за плечами песчаные смерчи страха, клейкую тьму молчанья. От них никуда не деться - мчат, затея в глубинах тусклые зодиаки призрачных карабинов. О звонкий цыганский город! Ты флагами весь увешан. Желтеют луна и тыква, играет настой черешен. И кто увидал однажды - забудет тебя едва ли, город имбирных башен, мускуса и печали! Ночи, колдующей ночи синие сумерки пали. В маленьких кузнях цыгане солнца и стрелы ковали. Плакал у каждой двери израненный конь буланый.

Зубы кости слоновой У луны ущербленной. О, канун умиранья! Ни былинки зеленой, опустелые гнезда, пересохшие русла... Умирать под луной так старо и так грустно! Донья Смерть ковыляет мимо ивы плакучей, с вереницей иллюзий - престарелых попутчиц. И как злая колдунья из предания злого продает она краски - восковую с лиловой. А луна этой ночью, как на горе, ослепла - и купила у Смерти краску бури и пепла. И поставил я в сердце с невеселою шуткой балаган без актеров на ярмарке жуткой.

СЛЕПАЯ ПАНОРАМА НЬЮ-ЙОРКА Если это не птицы, покрытые гарью, если это не стоны, громящие окна свадьбы, тогда это, верно, хрупкие дети ветра, которые свежей кровью поят заскорузлый сумрак. Нет, это не птицы, потому что мгновенье - и птицы станут волами; это могут быть камни, белые в полнолунье, и всегда - это дети, истекшие кровью до того, как судья приподнимет завесу. Все знают боль, которая дружит со смертью, но боль настоящая не обитает в душах, и в воздухе нет ее, и нет ее в нашей жизни, и в этих задымленных кубах. Настоящая боль, та, что все заставляет проснуться, - это крохотный, вечно горящий ожог в безвинных глазах неизвестных миров.

Презентацію підготували: Юрченко Є., Ващенко О., Григораш В., Герасименко А.