Фёдор Иванович Тютчев «Денисьевский» цикл ( )

«Денисьевским циклом» называют стихи Тютчева, вызванные глубоким и сильным чувством к Елене Александровне Денисьевой ( ). Племянница инспектрисы Смольного института, где воспитывались старшие дочери Тютчева, она вошла в его жизнь в самом конце сороковых годов. Их любовь, открытая обществу (у них было трое детей, записанных под фамилией Тютчевых), оказалась губительной прежде всего для Денисьевой: она, и только она была признана виновной, перед ней закрылись двери домов, даже родной отец отрекся от нее. Все это не могло не сказаться на ее характере, который стал болезненно-раздражительным и вспыльчивым. Но Тютчева она продолжала любить страстной, беззаветной и требовательной любовью.

Стихи Тютчева, вызванные этим чувством, складываются в своеобразный роман в стихах, для которого характерны глубокий драматизм чувства, сознание собственной вины перед любимым человеком, глубокая протяженность чувства (Тютчев вспоминает Денисьеву в стихах, написанных много лет спустя после ее смерти). Один из друзей поэта вспоминал, что в беседах с ним о Денисьевой (она умерла от чахотки, два месяца спустя после рождения третьего ребенка) Тютчев «как бы забывал, что ее уже нет в живых... Он каялся и жестоко укорял себя в том, что в сущности он все-таки сгубил ее и никак не мог сделать ее счастливой в том фальшивом положении, в какое он ее поставил.

В письме, написанном из Женевы два месяца спустя, он признавался: «Не живется, мой друг Александр Иванович, не живется... Гноится рана, не заживает... Чего я ни испробовал в течение этих последних недель и общество, и природа, и наконец, самые близкие родственные привязанности... я готов сам себя обвинять в неблагодарности, в бесчувственности; но лгать не могу: ни на минуту легче не было, как только возвращалось сознание». Сам Тютчев в формировании «цикла» участия не принимал, поэтому зачастую неясно, к кому обращены те или иные стихи к Е. А. Денисьевой или жене Эрнестине.

"О,как убийственно мы любим...".(1851) О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя… Год не прошел спроси и сведай, Что уцелело от нея? Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Все опалили, выжгли слезы Горючей влагою своей. Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебный взор, и речи, И смех младенчески-живой? И что ж теперь? И где все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он! Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла! Жизнь отреченья, жизнь страданья! В ее душевной глубине Ей оставались вспоминания… Но изменили и оне. И на земле ей дико стало, Очарование ушло… Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело. И что ж от долгого мученья, Как пепел, сберечь ей удалось? Боль, злую боль ожесточенья, Боль без отрады и без слез! О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!..

«Не знаю я, коснется ль благодать» (1851) Не знаю я, коснется ль благодать Моей души болезненно- греховной, Удастся ль ей воскреснуть и восстать, Пройдет ли обморок духовный? Но если бы душа могла Здесь, на земле, найти успокоенье, Мне благодатью ты б была Ты, ты, мое земное провиденье!.. Е.А.Денисьева с дочерью Еленой Тютчевой

«Последняя любовь» ( Между серединой 1851 и началом 1854) О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней... Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Полнеба обхватила тень, Лишь там, на западе, бродит сиянье, - Помедли, помедли, вечерний день, Продлись, продлись, очарованье. Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность... О ты, последняя любовь! Ты и блаженство и безнадежность.

«Не раз ты слышала признанье...» (1851) Не раз ты слышала признанье: "Не стою я любви твоей". Пускай мое она создание – Но как я беден перед ней... Перед любовью твоею Мне больно вспомнить о себе – Стою, молчу, благоговею И поклоняются тебе... Когда порой так умиленно, С такою верой и мольбой Невольно клонишь ты колено Пред колыбелью дорогой, Где спит она – твое рожденье – Твой безымянный херувим, – Пойми ж и ты мое смиренье Пред сердцем любящим твоим.

О вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!.. Так, ты – жилица двух миров, Твой день – болезненный и страстный, Твой сон – пророчески- неясный, Как откровение духов... Пускай страдальческую грудь Волнуют страсти роковые – Душа готова, как Мария, К ногам Христа навек прильнуть. 1855

«Сияет солнце, воды блещут...» (28 июля 1852) Сияет солнце, воды блещут, На всем улыбка, жизнь во всем, Деревья радостно трепещут, Купаясь в небе голубом. Поют деревья, блещут воды, Любовью воздух растворен, И мир, цветущий мир природы, Избытком жизни упоен. Но и в избытке упоенья Нет упоения сильней Одной улыбки умиленья Измученной души твоей...

Весь день она лежала в забытьи, И всю ее уж тени покрывали. Лил теплый летний дождь – его струи По листьям весело звучали. И медленно опомнилась она, И начала прислушиваться к шуму, И долго слушала – увлечена, Погружена в сознательную думу... И вот, как бы беседуя с собой, Сознательно проговорила (Я был при ней, убитый, но живой): «О, как всё это я любила!» Любила ты, и так, как ты, любить – Нет, никому еще не удавалось! О господи!.. и это пережить... И сердце на клочки не разорвалось... «Весь день она лежала в забытьи...» (1864)

Накануне годовщины 4 августа 1864 года Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом свете гаснущего дня... Тяжело мне, замирают ноги... Друг мой милый, видишь ли меня? Всё темней, темнее над землею – Улетел последний отблеск дня... Вот тот мир, где жили мы с тобою, Ангел мой, ты видишь ли меня? Завтра день молитвы и печали, Завтра память рокового дня... Ангел мой, где б души ни витали, Ангел мой, ты видишь ли меня?