О.Ю.Малинова Символическая политика в России начала XXI века: уроки и перспективы Краснодар, 29 июля 2008 г.

Символическая политика: понятие С.Поцелуев: символическая политика представляет собой символическое действие в политических целях. В современном мире символическая политика играет все более значимую роль; это – следствие а) демократических способов легитимации власти, б) визуальных коммуникативных технологий. Символическая политика в этой интерпретации - некий суррогат политического, символическое инсценирование политики

Что в данном случае понимается под символической политикой? Символическая политика = деятельность политических акторов, направленная на производство и продвижение/навязывание определенного видения социального мира в качестве легитимного. В логике П.Бурдье: символическая борьба по поводу восприятия социального мира – один из важных аспектов поля политического. POLITICS POLICY Символическая политика осуществляется в ПУБЛИЧНОЙ СФЕРЕ, т.е. неком виртуальном пространстве, где в более или менее открытом режиме обсуждаются социально значимые проблемы, формируется общественное мнение, конструируются и переопределяются коллективные идентичности

Один из аспектов символической политики в современных государствах – Конструирование коллективной идентичности политического сообщества (= НАЦИИ – согласно «норме», предписываемой современной мировой системой) которая предполагает символические и практические меры, направленные на продвижение определенного образа Нас, интеграцию сообщества, поощрение солидарности и т.п. то или иное решение проблемы различий ИНСТРУМЕНТЫ: официальный язык, школьные программы, требования, связанные с приобретением гражданства, языки СМИ, установление национальных символов и праздников, переименование улиц, городов и др. топографических объектов и др.

Проблемы символической политики в постсоветской России: кризис самоидентификации Крах коммунистического режима и распад СССР изменились не только внешние границы, но и место России в мире Трансформировалась система социальных связей Реформы 1990-х гг. породили глубокие идеологические расколы, осложнившие поиски новых определений коллективной идентичности На протяжении двух президентских сроков Путина систематически предпринимались усилия, направленные на консолидацию российского общества, повышение коллективной самооценки, поиск «согласия по общим целям» и т.д.

Публичная сфера 1990-х гг. : конфликтный плюрализм ЦЕНТР: TV (!!!) Отдельные федеральные периодические издания ПЕРИФЕРИЯ: партийная периодика дискуссионные площадки малотиражные издания Интернет Жесткая поляризация политического спектра (особенно в середине 1990-х) Имела место борьба за общественное мнение, в которой участвовали разные акторы Власть не стремилась стать единственным игроком на этом поле

Публичная сфера начала 2000-х гг.: вытеснение плюрализма на периферию В годы президентства Путина сократилось число площадок, на которых могут артикулироваться и оспариваться альтернативные политические проекты Изменился идеологический «ландшафт»: расширение политического «центра», пытающегося вобрать различные оттенки мнений, (такая стратегия осуществима благодаря слабости других «производителей» идей на правом и левом фланге) стремлением стимулировать развитие партий сверху + создание новых институтов, имитирующие представительство общественного мнения вытеснение «плюрализма» на периферию, развитие множества альтернативных публичных сфер, объединяющих публики единомышленников

Символическая политика президента В.В.Путина на примере Конструирования коллективной идентичности политического и культурного сообщества, стоящего за российским государством сообщества, которое по ст.3 Конституции «является носителем суверенитета и единственным источником власти» (в российском политическом лексиконе нет общепринятого термина для обозначения этого сообщества) через соотнесение с Другим, описываемым собирательным понятием «Запад»

В 1990-х гг. в дискурсе «о России и Западе» конкурировали два доминантных образа Значимого Другого ЧУЖДЫЙ И ВРАЖДЕБНЫЙ НАМ ДРУГОЙ, который стремится навязать России свои ценности, чтобы ее ослабить, корыстно преследует своими интересами, прикрываясь двойными стандартами «золотой миллиард», благополучие которого куплено страданиями человечества ДРУГОЙ, КОТОРОГО СТОИТ ВЗЯТЬ ЗА ОБРАЗЕЦ воплощение идеалов свободы и демократии общество с высокими показателями уровня жизни желанный инвестор НО: Россия – НЕ СОВСЕМ ТАКАЯ опыт Другого д. усваиваться избирательно Образ Другого, реконструируемый на основе текстов Путина, не соответствует ни одной из этих моделей, но включает элементы, «созвучные» им обеим.

Образ «Запада» в риторике В.В.Путина (на примерах посланий) Риторика Путина подчеркнуто прагматична ни в одном из восьми ежегодных посланий Путина не использовалось собирательное понятие «Запад»! Страны, традиционно включаемые в понятие «Запад», обозначаются в посланиях описательно, через указание на некие качества, причем без географической привязки («сообщество самых развитых государств», «страны с высокоразвитой экономикой», «сильные, экономически передовые и влиятельные государства мира» и т.д.)

Образ «Запада» в риторике В.В.Путина (на примерах посланий) Другой наделяется позитивными характеристиками («сильные», «экономически развитые», «влиятельные» государства). НО: эти качества не эксклюзивны – Россия тоже может обладать ими либо в будущем (традиционный элемент «западнической» модели коллективной идентичности), либо уже в настоящем и даже в прошлом (аспект, специально подчеркиваемый моделью, продвигаемой Путиным и идеологами действующей российской власти). Используемый понятийный ряд позволяет заменить биполярную модель (Россия vs. Запад) на континуум. Границы между Нами и Другими не абсолютны, а условны.

Образ «Запада» в риторике В.В.Путина (на примерах посланий) Критика Другого облекается в безличные предложения («наши усилия избавить Россию от опасности подчас трактуются необъективно…», «укрепление… нашей государственности – подчас сознательно трактуется как авторитаризм», «не всем нравится стабильное поступательное развитие нашей страны…») Таким образом, объектом критики оказывается фиксируемое наблюдателем поведение Другого, а не некие неизменные качества, присущие ему «от природы». Наше недовольство Другим не закрывает возможность для диалога

Образ «Запада» в риторике В.В.Путина (на примерах посланий) Запад представляется как Партнер по игре, правила которой предполагают конкуренцию, причем подчеркивается, что и Россия должна освоить те же правила («жесткая конкуренция» – «норма в международном сообществе», «в современном мире с нами никто не собирается враждовать…, но нас никто особенно и не ждет») разногласия естественны и не должны рассматриваться как следствие неприязни. Но: с 2003 г. – все более отчетливое раздражение по поводу недобросовестного поведения Партнера, который не очень хочет «иметь дело с самостоятельной, сильной и уверенной в себе Россией», забывает про «пафос необходимости борьбы за права человека и демократию, когда речь заходит о необходимости реализовать собственные интересы» и т.д.

Образ «Запада» в риторике В.В.Путина (на примерах посланий) Наряду с прямой критикой в адрес Другого, в выступлениях Путина есть множество фрагментов, где констатируются «объективные» трудности выстраивания взаимоотношений, а также декларируются предпочитаемые Россией принципы их развития (= косвенная критика Другого). Но: настойчивость, с которой Путин возвращается к критике поведения Другого, невольно отсылает к стереотипному образу «Запада»: это Другой, который не хочет воспринимать Россию как себе подобную и играть с нею на равных. Между тем, именно утверждение представления о России как подобной и равной другим «сильным, экономически передовым и влиятельным государствам мира» является одним из основных лейтмотивов посланий Путина

Образ России в риторике Путина: преодоление метафоры «ученичества» Различные версии западничества, связывавшие отличия от «остальной Европы» с отсталостью России, стремились представить последнюю как Способную Ученицу, которая быстро делает успехи фиксируется как подобие («успехи»), так и различия («отставание») – и в посланиях Путина нашло отражение и то, и другое Но: предполагается, что Ученик со временем должен становиться все более Похожим на Учителя. И.Нойманн: в европейском дискурсе о России как Другом используются различные стратегии удержания различий

Образ России в риторике Путина: преодоление метафоры «ученичества» Модель коллективной идентичности, продвигаемая российской властью с начала 2000-х гг., подчеркивает, что Россия во многих отношениях уже является «такой же», как «самые развитые государства мира» (эк. рост, антитеррористическая коалиция, «большая восьмерка», ответственность за мир и др.) При этом подчеркивается не только подобие России Значимому Другому, но и ее самобытность и самостоятельность в осуществлении как собственных целей, так и общих с другими развитыми и демократическими государствами идеалов, а также – способность России служить образцом воплощения ценностей, принятых в сообществе «самых развитых государств».

Модель коллективной идентичности, выявляемая в текстах Путина сочетает «западническое» представление об общности целей и ценностей России и «Запада» с «почвенническим» акцентом на самобытный способ их реализации, пытается представить Россию как актуально (а не только потенциально) подобную и равную Значимому Другому и даже способную служить ему образцом в осуществлении общих ценностей. ВАЖНО: Другой лишен географической привязки и описывается через конкретные и отнюдь не эксклюзивные признаки. Вместо «полюсов» возникает континуум, по которому можно перемещаться, акцентируя то сходство, то различия.

Образы России и «Запада» в дискуссиях pro суверенную демократию: тезис об актуальном подобии / равенстве Играет важную роль в обосновании доктрины «суверенной демократии» В.Сурковым: Россия – «соавтор и соактор европейской цивилизации» «мы в целом проходили тот же путь, что и другие европейские страны» и «не должны считать себя какими-то изгоями, у которых не получается то, что получается у других» «абсолютизм в России достиг своего апогея примерно в то же время, что и во Франции», «торговлю людьми Россия отменила и запретила даже раньше, чем это сделали Соединенные Штаты Америки», «парламентаризм у нас тоже не намного младше, чем в других странах» и, создавая в ХХ в. «довольно странное тоталитарное государство», мы не были одиноки Российская версия европейской культуры не более специфична, чем германская, французская или британская версия»

Образы России и «Запада» в дискуссиях pro суверенную демократию: тезис об актуальном подобии / равенстве Не все представители пропутинской части российского политического класса согласны с таким самоопределением: Лужков: «Мы рядом и мы вместе, но мы не есть одно и тоже». Шаймиев: «Будучи европейской страной Россия содержит в себе мусульманский компонент» НО ЭТО НЕ СЛУЧАЙНО: Есть инерция сложившегося репертуара смыслов Российский дискурс не автономен от западных дискурсов о России как Другом

Дискуссии pro суверенную демократию: специфика «присвоения» западных ценностей Мы ничем не лучше и не хуже других Демократия – Наш собственный выбор Логика доказательства: концепция «суверенной демократии» опирается на официальную советскую идеологию (в части «модернизационного проекта» и «социалистической демократии»), однако акцентирует не отличия от Значимого Другого (определявшиеся в терминах общественного строя), а сходство исторического опыта и исповедуемых ныне ценностей. Но: это – другая версия В дискурсе pro суверенную демократию акцент делается не на подобие, а на самобытность Континуум легко трансформируется в биполярную модель за счет смещения акцентов на различия + усиления критики Другого

Примеры символической политики: наглядная агитация в молодежном лагере «Наших» (Селигер-2008) Другая Россия Кладбище инноваций, утерянных Россией

Примеры символической политики: наглядная агитация в молодежном лагере «Наших» (Селигер-2008) Патриотизм – это когда: Бережешь свою культуру Помнишь подвиги своих предков Поддерживаешь своих «братьев»

В какой мере эти инновации воспринимаются? (1) Тезис об общности целей и идеалов России и Запада Данные опроса ФОМ (июнь 2005 г.): большинство респондентов (63 %) определяют различия между культурой и ценностями россиян и европейцев как «значительные», 21 % – как «незначительные» и лишь 5 % опрошенных полагают, что такие различия отсутствуют (11 % затруднились с ответом) Любопытно, как представление о существенности различий коррелирует с уровнем образования: доля ответивших «различаются значительно» – 76 % среди лиц с высшим образованием и 51 % среди лиц с образованием ниже среднего

В какой мере эти инновации воспринимаются? (2) Россия как образец воплощения общих ценностей, которым должен следовать Запад Опрос ФОМ об отношении россиян к идеям, высказанным в послании Путина на Мюнхенской конференции ( ) Эпизод, в котором Путин ставил «мирный переход к демократии в нашей стране» в пример тем, кто норовит «при каждом удобном случае бомбить и стрелять», показался респондентам наименее убедительным (по рейтингу согласия он набрал 1,23 пункта, по рейтингу доверия – 0,89; для сравнения рейтинги высказываний Путина об американской ПРО и российском ответе – 2,7 и 2,35, о расширении НАТО – 2,79 и 2,04). Судя по этим косвенным данным, дискурс об актуальном подобии Значимому Другому не встречает широкой поддержки (он воспринимается как декларация, слабо подкрепленная практикой).

В какой мере эти инновации воспринимаются? (3) Акцент на «самобытность» По данным опроса «Левада-центра» (декабрь 2007 г.) 67% респондентов одобрили демократию как форму правления; почти половина из них (47%) считали, что это должна быть «совершенно особая, соответствующая национальным традициям и специфике России» демократия. При этом 22% готовы обратиться к опыту развитых стран, а 10% к опыту СССР

Некоторые выводы С учетом повышения «градуса» критики в отношении Значимого Другого, можно предположить, что «антизападническая» составляющая дискурса о коллективной идентичности будет усиливаться. «Континуум» легко трансформируется в прежнее противостояние «полюсов». Если эта тенденция возобладает, «инновационные» аспекты модели, артикулированной Путиным, могут остаться пустыми риторическими формулами. Возможности дискурсивного переопределения коллективной идентичности сталкиваются с очевидными ограничениями