* * * О, Россия! С нелегкой судьбою страна... У меня ты, Россия, Как сердце, одна. Я и другу скажу, Я скажу и врагу - Без тебя, Как без сердца, Прожить не смогу... Юлия Друнина * * * Вот говорят: Россия... Реченьки да березки... А я твои руки вижу, узловатые руки, жесткие. Руки, от стирки сморщенные, слезами горькими смоченные, качавшие, пеленавшие, на победу благословлявшие. Вижу пальцы твои сведенные, все заботы твои счастливые, все труды твои обыденные, все потери неисчислимые... Отдохнуть бы, да нет привычки на коленях лежать им праздно... Я куплю тебе рукавички, хочешь синие, хочешь красные? Не говори «не надо», мол, на что красота старухе? Я на сердце согреть бы рада натруженные твои руки. Как спасенье свое держу их, волнения не осиля. Добрые твои руки, прекрасные твои руки, матерь моя, Россия! Вероника Тушнова * * * Ракет зеленые огни По бледным лицам полоснули. Пониже голову пригни И как шальной не лезь под пули. Приказ: «Вперед!» Команда: «Встать!» Опять товарища бужу я. А кто-то звал родную мать, А кто-то вспоминал – чужую. Когда, нарушив забытье, Орудия заголосили, Никто не крикнул: «За Россию!..» А шли и гибли За нее. Николай Старшинов 1944

* * * То ли с укором, то ли с сожаленьем Звучит твоя задумчивая речь, Неужто впрямь не смог я уберечь Себя когда-то в боевых сраженьях? Мог или нет да разве в этом дело?! Ведь в час, когда я подымался в бой, Я чувствовал все время за спиной Мою страну, что на меня глядела. И где бы мне беда ни угрожала Не уступал ни смерти, ни огню. Ведь Родина мне верила и знала, Что я ее собою заслоню. И если сердце честное дано, Ну как, скажи, иначе поступить: Себя упрятать Родину открыть! Вот то-то, дорогая, и оно... Эдуард Асадов

* * * Я родом не из детства из войны. И потому, наверное, дороже, Чем ты, ценю я радость тишины И каждый новый день, что мною прожит. Я родом не из детства из войны. Раз, пробираясь партизанской тропкой, Я поняла навек, что мы должны Быть добрыми к любой травинке робкой… …Я родом не из детства из войны. Прости меня в том нет моей вины... * * * Я столько раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу - во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне * * * Я ушла из детства в грязную теплушку, В эшелон пехоты, в санитарный взвод. Дальние разрывы слушал и не слушал Ко всему привыкший сорок первый год. Я пришла из школы в блиндажи сырые, От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать», Потому что имя ближе, чем «Россия», Не могла сыскать. * * * Все грущу о шинели, Вижу дымные сны,- Нет, меня не сумели Возвратить из Войны. Дни летят, словно пули, Как снаряды - года... До сих пор не вернули, Не вернут никогда. И куда же мне деться? Друг убит на войне. А замолкшее сердце Стало биться во мне. ( ) – русская советская поэтесса. В 1941 году добровольцем ушла на фронт (сначала в авиаполк на Дальнем Востоке, затем санинструктором на 2-м Белорусском и 3-м Прибалтийском фронтах; демобилизована после ранения.

Штрафной батальон * * * Мне близки армейские законы, Я недаром принесла с войны Полевые мятые погоны С буквой «Т» отличьем старшины. Я была по-фронтовому резкой, Как солдат, шагала напролом, Там, где надо б тоненькой стамеской, Действовала грубым топором. Мною дров наломано немало, Но одной вины не признаю: Никогда друзей не предавала Научилась верности в бою. Дышит в лицо молдаванский вечер Хмелем осенних трав. Дробно, как будто цыганские плечи, Гибкий дрожит состав. Мечется степь - узорный, Желто-зеленый плат. Пляшут, поют платформы, Пляшет, поет штрафбат. Бледный майор расправляет плечи: - Хлопцы, пропьем Свой последний вечер! - Вечер. Дорожный щемящий вечер. Глух паровозный крик. Красное небо летит навстречу - Поезд идет в тупик...

* * * Есть время любить, Есть - писать о любви. Зачем же просить: "Мои письма порви"? Мне радостно - Жив на земле человек, Который не видит, Что времени снег Давно с головой Ту девчонку занес, Что вдоволь хлебнула И счастья, и слез... Не надо просить: "Мои письма порви!" Есть время любить, Есть - читать о любви. * * * Теперь не умирают от любви насмешливая трезвая эпоха. Лишь падает гемоглобин в крови, лишь без причины человеку плохо. Теперь не умирают от любви лишь сердце что-то барахлит ночами. Но "неотложку", мама, не зови, врачи пожмут беспомощно плечами: "Теперь не умирают от любви..." * * * Нет в любви виноватых и правых. Разве эта стихия - вина? Как поток раскаленной лавы Пролетает по судьбам она. Нет в любви виноватых и правых, Никого здесь нельзя винить. Жаль безумца, который лаву Попытался б остановить... * * * Я не привыкла, Чтоб меня жалели, Я тем гордилась, что среди огня Мужчины в окровавленных шинелях На помощь звали девушку - Меня... Но в этот вечер, Мирный, зимний, белый, Припоминать былое не хочу, И женщиной - Растерянной, несмелой - Я припадаю к твоему плечу. *** Молчим - и каждый о своем, И пустоту заполнить нечем... Как одиночество вдвоем Сутулит души нам и плечи! Не важно, кто тому виной - В таких раздумьях мало проку... Остаться снова бы одной, Чтоб перестать быть одинокой!

* * * Ухожу, нету сил. Лишь издали (Всё ж крещёная!) Помолюсь за таких вот, как вы, За избранных Удержать над обрывом Русь. Но боюсь, что и вы бессильны. Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, Не могу, не хочу смотреть! * * * И откуда Вдруг берутся силы В час, когда В душе черным-черно?.. Если б я Была не дочь России, Опустила руки бы давно, Опустила руки В сорок первом. Помнишь? Заградительные рвы, Словно обнажившиеся нервы, Зазмеились около Москвы. Похоронки, Раны, Пепелища... Память, Душу мне Войной не рви, Только времени Не знаю чище И острее К Родине любви. Лишь любовь Давала людям силы Посреди ревущего огня. Если б я Не верила в Россию, То она Не верила б в меня.

( ) – известный поэт, прошедший всю войну корреспондентом газеты «Красная звезда». В качестве военного корреспондента он переезжал с фронта на фронт, знал войну «изнутри». * * * Я знаю, ты бежал в бою И этим шкуру спас свою. Тебя назвать я не берусь Одним коротким словом: трус. Пускай ты этого не знал, Но ты в тот день убийцей стал. В окоп, что бросить ты посмел, В ту ночь немецкий снайпер сел. За твой окоп другой боец Подставил грудь под злой свинец. Назад окоп твой взяв в бою, Он голову сложил свою. Не смей о павшем песен петь, Не смей вдову его жалеть ТОВАРИЩ Вслед за врагом пять дней за пядью пядь Мы по пятам на Запад шли опять. На пятый день под яростным огнем Упал товарищ, к Западу лицом. Как шел вперед, как умер на бегу, Так и упал и замер на снегу. Так широко он руки разбросал, Как будто разом всю страну обнял. Мать будет плакать много горьких дней, Победа сына не воротит ей. Но сыну было пусть узнает мать Лицом на Запад легче умирать Константин Симонов на первых захваченных в боях немецких тяжелых штурмовых орудиях "Фердинанд".

Жди меня Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: - Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой,- Просто ты умела ждать, Как никто другой Благодаря стихотворению «Жди меня…» Симонов стал известен на всю страну. Стихотворение было опубликовано в газете "Правда" зимой 1942-го года, когда под ударами советских войск гитлеровцы отошли от Москвы. Солдаты вырезали стихотворение из газет, переписывали его, учили наизусть и посылали женам и невестам. Сегодня «Жди меня…» - одно из самых знаменитых стихотворений на русском языке.

СМЕРТЬ ДРУГА Памяти Евгения Петрова * * * А. Суркову Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди, Как слезы они вытирали украдкою, Как вслед нам шептали:- Господь вас спаси!- И снова себя называли солдатками, Как встарь повелось на великой Руси. Слезами измеренный чаще, чем верстами, Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз: Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась, Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих. Ты знаешь, наверное, все-таки Родина - Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил. Не знаю, как ты, а меня с деревенскою Дорожной тоской от села до села, Со вдовьей слезою и с песнею женскою Впервые война на проселках свела. Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет. В землянке, занесен метелью, Застольной не поет с тобой И рядом, под одной шинелью, Не спит у печки жестяной. Но все, что между вами было, Все, что за вами следом шло, С его останками в могилу Улечься вместе не смогло. Упрямство, гнев его, терпенье Ты все себе в наследство взял, Двойного слуха ты и зренья Пожизненным владельцем стал. Любовь мы завещаем женам, Воспоминанья сыновьям, Но по земле, войной сожженной, Идти завещано друзьям. Никто еще не знает средства От неожиданных смертей. Все тяжелее груз наследства, Все уже круг твоих друзей. Взвали тот груз себе на плечи, Не оставляя ничего, Огню, штыку, врагу навстречу Неси его, неси его! Когда же ты нести не сможешь, То знай, что, голову сложив, Его всего лишь переложишь На плечи тех, кто будет жив. И кто-то, кто тебя не видел, Из третьих рук твой груз возьмет, За мертвых мстя и ненавидя, Его к победе донесет Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом, По мертвому плачущий девичий крик, Седая старуха в салопчике плисовом, Весь в белом, как на смерть одетый, старик. Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые, Покуда идите, мы вас подождем. "Мы вас подождем!"- говорили нам пажити. "Мы вас подождем!"- говорили леса. Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется, Что следом за мной их идут голоса. По русским обычаям, только пожарища На русской земле раскидав позади, На наших глазах умирали товарищи, По-русски рубаху рванув на груди. Нас пули с тобою пока еще милуют. Но, трижды поверив, что жизнь уже вся, Я все-таки горд был за самую милую, За горькую землю, где я родился, За то, что на ней умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла. 1941

ПТИЦА Бои ушли. Завесой плотной плывут туманы вслед врагам, и снега чистые полотна расстелены по берегам. И слышно: птица птицу кличет, тревожа утреннюю стынь. И бесприютен голос птичий среди обугленных пустынь. Он бьется, жалобный и тонкий, о синеву речного льда, как будто мать зовет ребенка, потерянного навсегда. Кружит он в скованном просторе, звеня немыслимой тоской, как будто человечье горе осталось плакать над рекой. ПИСЬМО Просто синей краской на бумаге неразборчивых значков ряды, а как будто бы глоток из фляги умирающему без воды. Почему без миллионов можно? Почему без одного нельзя? Почему так медлила безбожно почта, избавление неся? Наконец-то отдохну немного. Очень мы от горя устаем. Почему ты не хотел так долго вспомнить о могуществе своем? ( ) – поэтесса. С детства писала стихи. В 1941 поступила в Литературный институт им. М.Горького, но учиться не пришлось. Началась война, и она стала работать в госпиталях, имея на руках маленькую дочь и больную мать. Продолжает писать стихи. Любовь - сквозная тема в ее стихах, с ней связаны горе и радость, утраты и надежды, настоящее и будущее. Она во весь голос говорила о любви, призывала к подлинно человеческим отношениям между людьми. * * * Вот и город. Первая застава. Первые трамваи на кругу. Очень я, наверное, устала, Если улыбнуться не могу. Вот и дом. Но смотрят незнакомо Стены за порогом дорогим. Если сердце не узнало дома, Значит, сердце сделалось другим. Значит, в сердце зажилась тревога, Значит, сердце одолела грусть. Милый город, подожди немного, - Я смеяться снова научусь.

САЛЮТ Мы час назад не думали о смерти. Мы только что узнали: он убит. В измятом, наспех порванном конверте на стуле извещение лежит. Мы плакали. Потом молчали обе. Хлестало в стекла дождиком косым... По-взрослому нахмурив круглый лобик, притих ее четырехлетний сын. Потом стемнело. И внезапно, круто ракетами врезаясь в вышину, волна артиллерийского салюта тяжелую качнула тишину. Мне показалось, будет очень трудно сквозь эту боль и слезы видеть ей цветенье желтых, красных, изумрудных над городом ликующих огней. Но только я хотела синей шторой закрыть огни и море светлых крыш, мне женщина промолвила с укором: "Зачем? Пускай любуется малыш". И, помолчав, добавила устало, почти уйдя в густеющую тьму: "...Мне это все еще дороже стало - ведь это будто памятник ему". ОСЕНЬ Нынче улетели журавли На заре промозглой и туманной. Долго, долго затихал вдали Разговор печальный и гортанный. С коренастых вымокших берез Тусклая стекала позолота; Горизонт был ровен и белес, Словно с неба краски вытер кто-то. Тихий дождь сочился без конца Из пространства этого пустого... Мне припомнился рассказ отца О лесах и топях Августова. Ничего не слышно о тебе. Может быть, письмо в пути пропало, Может быть...Но думать о беде - Я на это не имею права. Нынче улетели журавли... Очень горько провожать их было. Снова осень. Три уже прошли... Я теплее девочку укрыла. До костей пронизывала дрожь, В щели окон заползала сырость... Ты придешь, конечно, ты придешь В этот дом, где наш ребенок вырос. И о том, что было на войне, О своем житье-бытье солдата, Ты расскажешь дочери, как мне Мой отец рассказывал когда-то.

КУКЛА Много нынче в памяти потухло, А живет безделица, пустяк: Девочкой потерянная кукла На железных скрещенных путях. Над платформой пар от паровозов Низко плыл, в равнину уходя... Теплый дождь шушукался в березах, Но никто не замечал дождя. Эшелоны шли тогда к востоку, Молча шли, без света и воды, Полные внезапной и жестокой, Горькой человеческой беды. Девочка кричала и просила И рвалась из материнских рук,- Показалась ей такой красивой И желанной эта кукла вдруг. Но никто не подал ей игрушки, И толпа, к посадке торопясь, Куклу затоптала у теплушки В жидкую струящуюся грязь. Маленькая смерти не поверит, И разлуки не поймет она... Так хоть этой крохотной потерей Дотянулась до нее война. Некуда от странной мысли деться: Это не игрушка, не пустяк,- Это, может быть, обломок детства На железных скрещенных путях. * * * А знаешь, все еще будет! Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и еще меня на рассвете губы твои разбудят. Понимаешь, все еще будет! В сто концов убегают рельсы, самолеты уходят в рейсы, корабли снимаются с якоря... Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали. Счастье - что онo? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годиться, трудно с ним, понимаешь? Я его не запру безжалостно, крыльев не искалечу. Улетаешь? Лети, пожалуйста... Знаешь, как отпразднуем Встречу! * * * Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно. А ты придешь, когда темно, когда в стекло ударит вьюга, когда припомнишь, как давно не согревали мы друг друга. И так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то, что переждать не сможешь ты трех человек у автомата. И будет, как назло, ползти трамвай, метро, не знаю что там. И вьюга заметет пути на дальних подступах к воротам... А в доме будет грусть и тишь, хрип счетчика и шорох книжки, когда ты в двери постучишь, взбежав наверх без передышки. За это можно все отдать, и до того я в это верю, что трудно мне тебя не ждать, весь день не отходя от двери.

СУШЬ Марля с ватой к ноге прилипла, Кровь на ней проступает ржой. – Помогите! – зову я хрипло. Голос мой звучит, как чужой. Сушь в залитом солнцем овраге. Сухота в раскаленном рту. Пить хочу! И ни капли во фляге. Жить хочу! И невмоготу. Ни ребят и ни санитара. Но ползу я, пока живу... Вот добрался до краснотала И уткнулся лицом в траву. Все забыто – боль и забота, Злая жажда и чертов зной... Но уже неизвестный кто-то Наклоняется надо мной. Чем-то режет мои обмотки И присохшую марлю рвет. Флягу – в губы: – Глотни, брат, водки, И до свадьбы все заживет! ( ) – русский советский поэт. С 1942 года по 1944 год служил в Советской Армии, участвовал в боях на Западном фронте в должности помощника командира пулеметного взвода. Был тяжело ранен во время наступления под Спас-Деменском. Награжден медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы». Большое место в творчестве Николая Константиновича занимала тема Великой Отечественной войны. * * * И вот в свои семнадцать лет Я встал в солдатский строй… У всех шинелей серый цвет, У всех- один покрой…. … Иди в жару, иди в пургу. Ну что - не по плечу?.. Здесь нету слова «не могу», А пуще «не хочу»

* * * Зловещим заревом объятый, Грохочет дымный небосвод. Мои товарищи-солдаты Идут вперед За взводом взвод. Идут, подтянуты и строги, Идут, скупые на слова. А по обочинам дороги Шумит листва, Шуршит трава. И от ромашек-тонконожек Мы оторвать не в силах глаз. Для нас, Для нас они, быть может, Цветут сейчас В последний раз. И вдруг (неведомо откуда Попав сюда, зачем и как) В грязи дорожной – просто чудо! – Пятак. Из желтоватого металла, Он, как сазанья чешуя, Горит, И только обметало Зеленой окисью края. А вот – рубли в траве примятой! А вот еще... И вот, и вот... Мои товарищи-солдаты Идут вперед За взводом взвод. Все жарче вспышки полыхают. Все тяжелее пушки бьют... Здесь ничего не покупают И ничего не продают Другу-пулеметчику П. В. Малинову Я знаю, друг мой, ты придешь на помощь, Когда нависнет надо мной беда. И мне – уже в который раз! – напомнишь: «А ведь бывало хуже... А тогда......По буераку, все по буераку Мы тащим пулемет березняком. И вот еще мгновенье, и – в атаку, А значит, и прикладом, и штыком. В дыму, в грязи, в крови – какая смелость! Как будто нам и нечем дорожить?.. Нет, все, что в восемнадцать лет имелось, Хотело жить, ну так хотело жить!.. Дымилось и гремело поле боя, И пламя пожирало все вокруг......А вот сегодня мы сидим с тобою...» Я понимаю это, добрый друг.

ПИСЬМО С ФРОНТА Мама! Тебе эти строки пишу я, Тебе посылаю сыновний привет, Тебя вспоминаю, такую родную, Такую хорошую - слов даже нет! Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку, Немного лентяя и вечно не в срок Бегущего утром с портфелем под мышкой, Свистя беззаботно, на первый урок. Грустила ты, если мне физик, бывало, Суровою двойкой дневник "украшал", Гордилась, когда я под сводами зала Стихи свои с жаром ребятам читал. Мы были беспечными, глупыми были, Мы все, что имели, не очень ценили, А поняли, может, лишь тут, на войне: Приятели, книжки, московские споры - Все - сказка, все в дымке, как снежные горы... Пусть так, возвратимся - оценим вдвойне! Сейчас передышка. Сойдясь у опушки, Застыли орудья, как стадо слонов, И где-то по-мирному в гуще лесов, Как в детстве, мне слышится голос кукушки... За жизнь, за тебя, за родные края Иду я навстречу свинцовому ветру. И пусть между нами сейчас километры - Ты здесь, ты со мною, родная моя! В холодной ночи, под неласковым небом, Склонившись, мне тихую песню поешь И вместе со мною к далеким победам Солдатской дорогой незримо идешь. И чем бы в пути мне война ни грозила, Ты знай, я не сдамся, покуда дышу! Я знаю, что ты меня благословила, И утром, не дрогнув, я в бой ухожу! ( )- русский советский поэт, прозаик. В восьмилетнем возрасте написал своё первое стихотворение. Закончил школу в 1941 году. Через неделю после выпускного вечера началась Великая Отечественная война. Асадов ушёл добровольцем на фронт, был наводчиком миномёта, потом командиром батареи «Катюш» на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. В ночь с 3 на 4 мая 1944 года в боях за Севастополь под Бельбеком получил тяжелейшее ранение осколком мины в лицо. Теряя сознание, он довёл грузовой автомобиль с боеприпасами до артиллерийской батареи. После продолжительного лечения в госпиталях врачи не смогли сохранить ему глаза, и с того времени Асадов был вынужден до конца жизни носить чёрную полумаску на лице.

Не счесть ни смертей, ни числа атак, Усталость пудами сковала ноги... И, кажется, сделай еще хоть шаг, И замертво свалишься у дороги... Комвзвода пилоткою вытер лоб: -Дели сухари! Не дрейфить, люди! Неделя, не больше еще пройдет, И главная сила сюда прибудет. На лес, будто сажа, свалилась мгла... Ну где же победа и час расплаты?! У каждого кустика и ствола Уснули измученные солдаты... Эх, знать бы бесстрашным бойцам страны, Смертельно усталым солдатам взвода, Что ждать ни подмоги, ни тишины Не нужно. И что до конца войны Не дни, а четыре огромных года. Грохочет тринадцатый день войны Грохочет тринадцатый день войны. Ни ночью, ни днем передышки нету. Вздымаются взрывы, слепят ракеты, И нет ни секунды для тишины. Как бьются ребята - представить страшно! Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой За каждую хату, тропинку, пашню, За каждый бугор, что до боли свой... И нету ни фронта уже, ни тыла, Стволов раскаленных не остудить! Окопы - могилы... и вновь могилы... Измучились вдрызг, на исходе силы, И все-таки мужества не сломить. О битвах мы пели не раз заранее, Звучали слова и в самом Кремле О том, что коль завтра война нагрянет, То вся наша мощь монолитом встанет И грозно пойдет по чужой земле. А как же действительно все случится? Об это - никто и нигде. Молчок! Но хлопцы в том могут ли усомнится? Они могут только бесстрашно биться, Сражаясь за каждый родной клочок! А вера звенит и в душе, и в теле, Что главные силы уже идут! И завтра, ну может, через неделю Всю сволочь фашистскую разметут. Грохочет тринадцатый день война И, лязгая, рвется все дальше, дальше... И тем она больше всего страшна, Что прет не чужой землей, а нашей. В ЗЕМЛЯНКЕ Огонек чадит в жестянке, Дым махорочный столбом... Пять бойцов сидят в землянке И мечтают кто о чем. В тишине да на покое Помечтать оно не грех. Вот один боец с тоскою, Глаз сощуря, молвил: "Эх!" И замолк, второй качнулся, Подавил протяжный вздох, Вкусно дымом затянулся И с улыбкой молвил: "Ох!" "Да",- ответил третий, взявшись За починку сапога, А четвертый, размечтавшись, Пробасил в ответ: "Ага!" "Не могу уснуть, нет мочи! - Пятый вымолвил солдат. - Ну чего вы, братцы, к ночи Разболтались про девчат!"

Отцы и дети Сегодня я слово хочу сказать Всем тем, кому золотых семнадцать, Кому окрыленных, веселых двадцать, Кому удивительных двадцать пять. По-моему, это пустой разговор, Когда утверждают, что есть на свете Какой-то нелепый, извечный спор, В котором воюют отцы и дети. Пускай болтуны что хотят твердят, У нас же не две, а одна дорога. И я бы хотел вам, как старший брат, О ваших отцах рассказать немного. Когда веселитесь вы или даже Танцуете так, что дрожит звезда, Вам кто-то порой с осужденьем скажет: - А мы не такими были тогда! Вы строгою меркою их не мерьте. Пускай. Ворчуны же всегда правы! Вы только, пожалуйста, им не верьте. Мы были такими же, как и вы. Мы тоже считались порой пижонами И были горласты в своей правоте, А если не очень-то были модными, То просто возможности были не те. Когда ж танцевали мы или бузили Да так, что срывалась с небес звезда, Мы тоже слышали иногда: - Нет, мы не такими когда-то были! Нет, не льщусь я словом «ветераны» Нет, не льщусь я словом «ветераны», Хоть оно почетно, может быть. Только рано, абсолютно рано Мне такое звание носить! Есть в том слове что-то от усталости, От поникших плеч и тишины, От морщин, от грустной седины, А короче от дороги к старости. Ну а мне такое нужно слово, Чтобы в нем стрижи и поезда, Буйный гром из тучи чернобровой, И рассвет вишнево-васильковый, И любви восторженное «да»! Нет, не с тем, чтоб мне подмолодиться (Глупости я вечно не любил), Мне играть в мальчишку не годится. Только ведь обидно и стыдиться Всех своих еще упрямых сил! Ветеран светлейшее из слов. Но, пока есть гроздья винограда, Есть друзья, сраженья и любовь, Мне подобных почестей не надо! А усталость, хвори да покой Для поэта это не годится. Я уйду, как улетают птицы До прихода стужи снеговой. Будет сумрак розоветь слегка, Будут спать еще цветы и дети. И лишь я однажды на рассвете Растворюсь, как тают облака... Мы бурно дружили, мы жарко мечтали. И все же порою - чего скрывать!- Мы в парты девчонкам мышей совали, Дурили. Скелетам усы рисовали, И нам, как и вам, в дневниках писали: "Пусть явится в срочном порядке мать!" И все-таки в главном, большом, серьезном Мы шли не колеблясь, мы прямо шли. И в лихолетье свинцово-грозном, Мы на экзамене самом сложном Не провалились. Не подвели. Поверьте, это совсем не просто Жить так, чтоб гордилась тобой страна, Когда тебе вовсе еще не по росту Шинель, оружие и война…

Читая стихи, слушая песни В. Высоцкого, проникаешься ужасами войны, подвигами солдат, отдавших всё во имя Победы, во имя Родины. Братские могилы На братских могилах не ставят крестов, И вдовы на них не рыдают, К ним кто-то приносит букеты цветов, И Вечный огонь зажигают. Здесь раньше вставала земля на дыбы, А нынче гранитные плиты. Здесь нет ни одной персональной судьбы Все судьбы в единую слиты. А в Вечном огне виден вспыхнувший танк, Горящие русские хаты, Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, Горящее сердце солдата. У братских могил нет заплаканных вдов Сюда ходят люди покрепче. На братских могилах не ставят крестов, Но разве от этого легче? А. Дементьев написал прекрасные стихи «Баллада о матери», ставшие знаменитой песней о простом пареньке, отдавшем жизнь за Победу в Великой Отечественной войне. Об ожидании его матери, которая сквозь годы пронесла веру в то, что её сын Алёшенька вернётся. Постарела мать за много лет, А вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, Потому что верит, потому что мать. И на что надеется она? Много лет, как кончилась война. Много лет, как все пришли назад, Кроме мёртвых, что в земле лежат. Сколько их в то дальнее село, Мальчиков безусых, не пришло… …Кадр сменился. Сын остался жить. Просит мать о сыне повторить. И опять в атаку он бежит. Жив-здоров, не ранен, не убит. - Алексей! Алёшенька! Сынок! - Словно сын её услышать мог... Дома всё ей чудилось кино... Всё ждала, вот-вот сейчас в окно Посреди тревожной тишины Постучится сын её с войны.

Р. Рождественский РЕКВИЕМ Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны. Во все времена бессмертной Земли помните! К мерцающим звездам ведя корабли, о погибших помните! Встречайте трепетную весну, люди Земли. Убейте войну, прокляните войну, люди Земли! Мечту пронесите через года и жизнью наполните!.. Но о тех, кто уже не придет никогда, заклинаю, помните! 1962 …Люди! Покуда сердца стучатся, помните! Какою ценой завоевано счастье, пожалуйста, помните! Песню свою отправляя в полет, помните! О тех, кто уже никогда не споет, помните! Детям своим расскажите о них, чтоб запомнили! Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!