Женщина на войне. (по произведениям русских писателей о Великой Отечественной войне). Подготовила: Л. Г. Лебедева, библиотекарь МБОУ Ликургской ООШ

Да разве об этом расскажешь – расскажешь – в какие ты годы в какие ты годы жила! жила! Какая безмерная тяжесть На женские плечи легла! М.Исаковский.

Им природой назначено продолжать жизнь… Участие женщины в любой войне - это противоестественное явление, потому что «жизнь и женщина» - синонимы, как синонимы «женщина и милосердие», «женщина и любовь». Участие женщины в любой войне - это противоестественное явление, потому что «жизнь и женщина» - синонимы, как синонимы «женщина и милосердие», «женщина и любовь». Они, пришедшие в этот мир любить и быть любимыми, научились трудной науке - ненависти. С начала войны они неожиданно стали взрослыми, ведь на их плечи легла огромная тяжесть ответственность за судьбу Отчизны. Они, пришедшие в этот мир любить и быть любимыми, научились трудной науке - ненависти. С начала войны они неожиданно стали взрослыми, ведь на их плечи легла огромная тяжесть ответственность за судьбу Отчизны.

Документальная повесть «У войны не женское лицо». Эта книга Светланы Алексиевич – память о Великой Отечественной войне, увиденной глазами женщин – её участниц. Правдивые рассказы тех, кто наравне с мужчинами разделил эти тяжёлые фронтовые годы. Эта книга Светланы Алексиевич – память о Великой Отечественной войне, увиденной глазами женщин – её участниц. Правдивые рассказы тех, кто наравне с мужчинами разделил эти тяжёлые фронтовые годы. Из 500 судеб женщин- фронтовичек, с которыми она встречалась, в книгу включено лишь несколько десятков. Из 500 судеб женщин- фронтовичек, с которыми она встречалась, в книгу включено лишь несколько десятков.

«Не женское это дело – убивать», - скажет одна из героинь. «Не женское это дело – убивать», - скажет одна из героинь. Повесть Алексиевич даёт нам возможность увидеть страшное и героическое время глазами бывших медсестёр, санитарок, снайперов, зенитчиц, участниц партизанского движения. Повесть Алексиевич даёт нам возможность увидеть страшное и героическое время глазами бывших медсестёр, санитарок, снайперов, зенитчиц, участниц партизанского движения. «Когда смотришь на войну нашими, бабьими глазами, так она страшнее страшного», сказала одна из участниц войны. В этих словах Александры Ивановны Мишутиной заключена идея книги Светланы Алексиевич. «Когда смотришь на войну нашими, бабьими глазами, так она страшнее страшного», сказала одна из участниц войны. В этих словах Александры Ивановны Мишутиной заключена идея книги Светланы Алексиевич.

Отрывки из книги: Софья Константиновна Дубнякова, старший сержант, санинструктор: «Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню... У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляете, торчиткость, осколочное ранение, все вывернуто. Я знала теоретически, что делать, но когда я к нему подползла и вот это увидела, мне стала плохо, меня затошнило. И вдруг слышу: "Сестричка, попей водички..." Это мне этот раненый говорит. Я эту картину помню, как сейчас. Как он это сказал, я опомнилась: "Ах, думаю, чертова тургеневская барышня! Раненый человек погибает, а ее, нежное создание, затошнило..," Я развернула индивидуальный пакет, закрыла им рану, и мне стало легче, и оказала, как надо, помощь». Софья Константиновна Дубнякова, старший сержант, санинструктор: «Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню... У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляете, торчиткость, осколочное ранение, все вывернуто. Я знала теоретически, что делать, но когда я к нему подползла и вот это увидела, мне стала плохо, меня затошнило. И вдруг слышу: "Сестричка, попей водички..." Это мне этот раненый говорит. Я эту картину помню, как сейчас. Как он это сказал, я опомнилась: "Ах, думаю, чертова тургеневская барышня! Раненый человек погибает, а ее, нежное создание, затошнило..," Я развернула индивидуальный пакет, закрыла им рану, и мне стало легче, и оказала, как надо, помощь».

Ольгу Васильевну Корж, санинструктора кавалерийского эскадрона, поразило то, что уже не поражало других убитый человек. Семнадцатилетняя девочка запомнила его на всю жизнь: «Молодой такой, интересный парень. И лежит убитый. Я представила, что будут хоронить с почестями, а его берут и тащат к орешнику, Вырыли могилу... Без гроба, без ничего зарывают в землю, прямо так и засыпали. Солнце такое светило, и на него тоже.., Лето. Не было ни плащ-палатки, ничего, его положили в гимнастерке, галифе, как он был, и все это еще новое, он, видно, недавно прибыл. И вот так положили и зарыли. Ямка была очень неглубокая, только, чтоб он лег. И рана не большая, она смертельная в висок, но крови мало, и человек лежит, как живой, только очень бледный». Ольгу Васильевну Корж, санинструктора кавалерийского эскадрона, поразило то, что уже не поражало других убитый человек. Семнадцатилетняя девочка запомнила его на всю жизнь: «Молодой такой, интересный парень. И лежит убитый. Я представила, что будут хоронить с почестями, а его берут и тащат к орешнику, Вырыли могилу... Без гроба, без ничего зарывают в землю, прямо так и засыпали. Солнце такое светило, и на него тоже.., Лето. Не было ни плащ-палатки, ничего, его положили в гимнастерке, галифе, как он был, и все это еще новое, он, видно, недавно прибыл. И вот так положили и зарыли. Ямка была очень неглубокая, только, чтоб он лег. И рана не большая, она смертельная в висок, но крови мало, и человек лежит, как живой, только очень бледный». Почему всё не так? Вроде всё как всегда: То же небо опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода... Только он не вернулся из боя.

Нина Яковлевна Вишневская в семнадцать лет ушла на фронт, воевала санинструктором. «Перед боем, в котором Любу Ясинскую убили, мы с ней сидели вечером, обнявшись, разговаривали. Это был сорок третий год. Она мне вдруг говорит: "Ты знаешь, я в этом бою погибну... Вот есть у меня какое-то предчувствие. Ходила к старшине, просила дать новое белье, а он пожалел: "Ты же недавно получила". Пойдем утром, попросим вдвоем". Я ее успокаиваю: "Мы уже два года с тобой воюем, нас теперь пули боятся". Но утром она меня все-таки уговорила пойти к старшине, выпросили мы у него пару нового белья. И вот у нее эта новая рубашка нижняя. Белоснежная, тут с завязочками такая... Она вся была залита кровью... Вот это сочетание белого с красным, с алой кровью, до сего времени у меня в памяти... Мы несли ее вчетвером на носилках. До меня никак не доходило, что ее уже нет, что она мертвая...» Нина Яковлевна Вишневская в семнадцать лет ушла на фронт, воевала санинструктором. «Перед боем, в котором Любу Ясинскую убили, мы с ней сидели вечером, обнявшись, разговаривали. Это был сорок третий год. Она мне вдруг говорит: "Ты знаешь, я в этом бою погибну... Вот есть у меня какое-то предчувствие. Ходила к старшине, просила дать новое белье, а он пожалел: "Ты же недавно получила". Пойдем утром, попросим вдвоем". Я ее успокаиваю: "Мы уже два года с тобой воюем, нас теперь пули боятся". Но утром она меня все-таки уговорила пойти к старшине, выпросили мы у него пару нового белья. И вот у нее эта новая рубашка нижняя. Белоснежная, тут с завязочками такая... Она вся была залита кровью... Вот это сочетание белого с красным, с алой кровью, до сего времени у меня в памяти... Мы несли ее вчетвером на носилках. До меня никак не доходило, что ее уже нет, что она мертвая...» Даже война не сумела заставить их перестать радоваться жизни, любить, мечтать о счастье. Ведь человек не может жить только войной, страхом смерти. Ни тяжесть физических и душевных перегрузок, обрушившихся на них, ни опасность, которой подвергались ежедневно, не смогли убить в них желания оставаться и на войне женщинами. Война требовала солдат, а им хотелось быть красивыми. Даже война не сумела заставить их перестать радоваться жизни, любить, мечтать о счастье. Ведь человек не может жить только войной, страхом смерти. Ни тяжесть физических и душевных перегрузок, обрушившихся на них, ни опасность, которой подвергались ежедневно, не смогли убить в них желания оставаться и на войне женщинами. Война требовала солдат, а им хотелось быть красивыми.

«А зори здесь тихие…» Б.Васильева Мы невольно восхищаемся ими. Ведь всему научились на войне, все выдержали эти девочки, которых до войны мамы жалели, баловали, считая детьми. Научились по нескольку суток не спать, поражать цель, наматывать портянки, идти в атаку, брать «языка». Мы невольно восхищаемся ими. Ведь всему научились на войне, все выдержали эти девочки, которых до войны мамы жалели, баловали, считая детьми. Научились по нескольку суток не спать, поражать цель, наматывать портянки, идти в атаку, брать «языка». Вот какую задачу ставит Б.Васильев перед собой в повести «А зори здесь тихие…»: рассказать о войне как о жесточайшем испытании. Вот какую задачу ставит Б.Васильев перед собой в повести «А зори здесь тихие…»: рассказать о войне как о жесточайшем испытании. Пятеро девчонок, оказавшиеся на фронте, не в силах противостоять мощи германской военной машины. На войне тяжело приходилось мужчинам, что же говорить о женщинах... И гибнут они не потому, что автор так решил их судьбу, а просто: война не женское дело». Пятеро девчонок, оказавшиеся на фронте, не в силах противостоять мощи германской военной машины. На войне тяжело приходилось мужчинам, что же говорить о женщинах... И гибнут они не потому, что автор так решил их судьбу, а просто: война не женское дело».

Старшина Васков командует взводом зенитчиц. Случайно обнаружены два немца- диверсанта. Васков берёт пятерых девчат, чтобы перехватить их и не дать уйти в наш тыл. Но немцев оказывается 19. Девятнадцать здоровых, специально обученных мужиков. А против них – вчерашние школьницы, молодые девчонки. Старшина Васков командует взводом зенитчиц. Случайно обнаружены два немца- диверсанта. Васков берёт пятерых девчат, чтобы перехватить их и не дать уйти в наш тыл. Но немцев оказывается 19. Девятнадцать здоровых, специально обученных мужиков. А против них – вчерашние школьницы, молодые девчонки. Васков говорит смертельно раненой Рите Осяниной: Васков говорит смертельно раненой Рите Осяниной: - Здесь у меня болит, - он ткнул в грудь, - здесь свербит, Рита. Так свербит!.. Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев? - Здесь у меня болит, - он ткнул в грудь, - здесь свербит, Рита. Так свербит!.. Положил ведь я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев? - Ну, зачем так... Все же понятно: война... - Ну, зачем так... Все же понятно: война... - Пока война, понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему вам умирать приходилось? Что ответить, когда спросят: что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не могли? Что ж это вы со смертью их оженили, а сами целенькие? - Пока война, понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему вам умирать приходилось? Что ответить, когда спросят: что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не могли? Что ж это вы со смертью их оженили, а сами целенькие?

«Пять девчат, пять девочек было всего…» Женя Комелькова уводит немцев от раненой Риты, пытаясь ценой своей жизни спасти её жизнь. Женя Комелькова уводит немцев от раненой Риты, пытаясь ценой своей жизни спасти её жизнь. « А немцы ранили ее вслепую, сквозь листву, и она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны. Стреляла лежа, уже не пытаясь убегать, потому что вместе с кровью уходили и силы. И немцы добили ее в упор, а потом долго смотрели на ее и после смерти гордое и прекрасное лицо...» « А немцы ранили ее вслепую, сквозь листву, и она могла бы затаиться, переждать и, может быть, уйти. Но она стреляла, пока были патроны. Стреляла лежа, уже не пытаясь убегать, потому что вместе с кровью уходили и силы. И немцы добили ее в упор, а потом долго смотрели на ее и после смерти гордое и прекрасное лицо...» В конце повести показано, как старшина ведёт пленных немцев. «Слезы текли по грязному, небритому лицу, он трясся в ознобе, и смеялся сквозь эти слезы, и кричал: В конце повести показано, как старшина ведёт пленных немцев. «Слезы текли по грязному, небритому лицу, он трясся в ознобе, и смеялся сквозь эти слезы, и кричал: Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!.. Лично каждого убью, лично. А там пусть судят меня, пусть судят!» Что, взяли?.. Взяли, да?.. Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!.. А не прошли вы, никуда не прошли и сдохнете здесь, все сдохнете!.. Лично каждого убью, лично. А там пусть судят меня, пусть судят!»

«Как норковую шубку, я носила Шинельку обгоревшую свою». Я только раз видала рукопашный. Раз - наяву. И тысячу - во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне. Эти строчки принадлежат Ю.Друниной, участнице войны, ушедшей на фронт в 18 лет. На войне Юля была медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск, и не где-нибудь в госпитале, а на самой передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать тяжеленных раненых. Смертельная опасность и тяжкий труд вместе. Эти строчки принадлежат Ю.Друниной, участнице войны, ушедшей на фронт в 18 лет. На войне Юля была медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск, и не где-нибудь в госпитале, а на самой передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать тяжеленных раненых. Смертельная опасность и тяжкий труд вместе.

Нелёгкие фронтовые будни выливались в стихи… Четверть роты уже скосило... Распростертая на снегу, Четверть роты уже скосило... Распростертая на снегу, Плачет девочка от бессилья, Задыхается: «Не могу!» Плачет девочка от бессилья, Задыхается: «Не могу!» Тяжеленный попался малый, Сил тащить его больше нет... (Санитарочке той усталой Восемнадцать сравнялось лет). Тяжеленный попался малый, Сил тащить его больше нет... (Санитарочке той усталой Восемнадцать сравнялось лет). Отлежишься. Обдуется ветром. Станет легче дышать чуть-чуть. Сантиметр за сантиметром Ты продолжишь свой крестный путь. Отлежишься. Обдуется ветром. Станет легче дышать чуть-чуть. Сантиметр за сантиметром Ты продолжишь свой крестный путь. Между жизнью и смертью грани Между жизнью и смертью грани До чего же хрупки они... До чего же хрупки они... Так приди же, солдат, в сознанье, На сестренку хоть раз взгляни! Так приди же, солдат, в сознанье, На сестренку хоть раз взгляни! Если вас не найдут снаряды, Если вас не найдут снаряды, Не добьет диверсанта нож, Не добьет диверсанта нож, Ты получишь, сестра, награду Человека опять спасешь. Ты получишь, сестра, награду Человека опять спасешь. Он вернется из лазарета, Он вернется из лазарета, Снова ты обманула смерть. Снова ты обманула смерть. И одно лишь сознанье это И одно лишь сознанье это Всю-то жизнь тебя будет греть. Всю-то жизнь тебя будет греть.

Из воспоминаний Н.Старшинова: Из воспоминаний Н.Старшинова: «В газетах того времени нередко писалось, что поголовно все выздоравливающие из госпиталей рвались обратно на фронт. Увы, не все. Я помню, как при мне двое контуженных в палате симулировали потерю речи, чтобы не возвращаться в этот ад... «В газетах того времени нередко писалось, что поголовно все выздоравливающие из госпиталей рвались обратно на фронт. Увы, не все. Я помню, как при мне двое контуженных в палате симулировали потерю речи, чтобы не возвращаться в этот ад... А Юля дважды туда ходила добровольцем. Ее тяжело ранили, осколок перебил сонную артерию прошел буквально в двух миллиметрах. Но, едва поправившись, опять рванула на передовую. Только после второго ранения ее списали вконец. А Юля дважды туда ходила добровольцем. Ее тяжело ранили, осколок перебил сонную артерию прошел буквально в двух миллиметрах. Но, едва поправившись, опять рванула на передовую. Только после второго ранения ее списали вконец. С последних дней Отечественной до последних своих дней Юля не могла оторваться от войны. И в стихах то и дело возникали у неё многие подробности военных дней». С последних дней Отечественной до последних своих дней Юля не могла оторваться от войны. И в стихах то и дело возникали у неё многие подробности военных дней».

«Матерь человеческая» В.Закруткина. Однажды, находясь на отдыхе, автор останавливается перед ликом девы Марии. Однажды, находясь на отдыхе, автор останавливается перед ликом девы Марии. Мадонна, Богоматерь напоминает ему о другой женщине простой русской крестьянке, которой тоже выпала жестокая судьба. И та и другая лишились своих детей, преданных мученической казни. И та и другая нашли в себе силы жить после этой трагедии, чтобы сохранить память о погибших... Мадонна, Богоматерь напоминает ему о другой женщине простой русской крестьянке, которой тоже выпала жестокая судьба. И та и другая лишились своих детей, преданных мученической казни. И та и другая нашли в себе силы жить после этой трагедии, чтобы сохранить память о погибших... Но горе русской крестьянки кажется Закруткину масштабнее и неизбывнее горя Пречистой... Но горе русской крестьянки кажется Закруткину масштабнее и неизбывнее горя Пречистой...

На глазах Марии убиты муж и сын, односельчане угнаны в Германию. И Мария молится: «Не хочу я жить, Господи! Пошли мне смерть! Забери меня с этой земли...» На глазах Марии убиты муж и сын, односельчане угнаны в Германию. И Мария молится: «Не хочу я жить, Господи! Пошли мне смерть! Забери меня с этой земли...» Но жизнь властно напоминает ей о том, «что она не одна, что в ней теплится иная, пока еще слитая с измученным материнским телом, но уже своя, отдельная слабая жизнь...». И она остается жить. Но жизнь властно напоминает ей о том, «что она не одна, что в ней теплится иная, пока еще слитая с измученным материнским телом, но уже своя, отдельная слабая жизнь...». И она остается жить. На оккупированной территории, в тылу врага, она сумела сохранить кусочек советской земли: она ходит на колхозное поле и убирает картофель, свёклу, морковь, жнёт рожь, ломает кукурузные початки и всё это складывает в погребе. К ней пришли две коровы, чудом уцелевшие, вернулась собака, через два месяца откуда-то прибились куры, три лошади, а зимой в копне сена она находит семерых детей, эвакуированных из Ленинграда. Поезд их разбомбили, а они убежали. На оккупированной территории, в тылу врага, она сумела сохранить кусочек советской земли: она ходит на колхозное поле и убирает картофель, свёклу, морковь, жнёт рожь, ломает кукурузные початки и всё это складывает в погребе. К ней пришли две коровы, чудом уцелевшие, вернулась собака, через два месяца откуда-то прибились куры, три лошади, а зимой в копне сена она находит семерых детей, эвакуированных из Ленинграда. Поезд их разбомбили, а они убежали. Все нашли приют и тепло у Марии, даже раненого немца она пытается выходить. Все нашли приют и тепло у Марии, даже раненого немца она пытается выходить.

«Она стояла на покатом холме с младенцем на руках…» К концу повести героиня, представшая в ореоле мученичества и самоотверженной любви к людям, приобретает незримый нимб святости, и сама картина, включенная в повествование, напоминает икону: «Она стояла на покатом холме с младенцем на руках, босая, с распущенными волосами. Вокруг нее сгрудились дети, коровы, овцы, куры. Заметив нас, звонко заржали рыжие кони. Вверху носились белокрылые голуби». И командир полка «подошел к ней, пристально посмотрел в глаза, снял фуражку и, марая жидкой грязью полы щегольского плаща, опустился перед Марией на колени и молча прижался щекой к ее безвольно опущенной маленькой женской руке...». К концу повести героиня, представшая в ореоле мученичества и самоотверженной любви к людям, приобретает незримый нимб святости, и сама картина, включенная в повествование, напоминает икону: «Она стояла на покатом холме с младенцем на руках, босая, с распущенными волосами. Вокруг нее сгрудились дети, коровы, овцы, куры. Заметив нас, звонко заржали рыжие кони. Вверху носились белокрылые голуби». И командир полка «подошел к ней, пристально посмотрел в глаза, снял фуражку и, марая жидкой грязью полы щегольского плаща, опустился перед Марией на колени и молча прижался щекой к ее безвольно опущенной маленькой женской руке...». Именно ей, труженице земли, считает автор, должны поклоняться люди. Именно ей «воздвигнут благодарные люди самый прекрасный, самый величественный монумент». Именно ей, труженице земли, считает автор, должны поклоняться люди. Именно ей «воздвигнут благодарные люди самый прекрасный, самый величественный монумент».

«Стёпка, мой сын» Н.Евдокимова. Строится дом. Высоко у края стены стоит парень. Это Стёпка, мой сын. Строится дом. Высоко у края стены стоит парень. Это Стёпка, мой сын. «Я закрываю глаза и вот через мгновение слышу его твердые шаги на пустой улице, слышу, как говорит он своим баском: «Привет!» «Я закрываю глаза и вот через мгновение слышу его твердые шаги на пустой улице, слышу, как говорит он своим баском: «Привет!» Степке скоро двадцать лет. И мне было двадцать, когда я встретил ту, которую зову его матерью... Степке скоро двадцать лет. И мне было двадцать, когда я встретил ту, которую зову его матерью... Время на войне летит стремительно, как пуля, и одновременно тащится медленно, как ротный повар на своей кляче. Мы любили друг друга я и наш санинструктор. Время на войне летит стремительно, как пуля, и одновременно тащится медленно, как ротный повар на своей кляче. Мы любили друг друга я и наш санинструктор. Любовь наша была короткой и долгой, бесконечной годы прошли, а мы вместе, всегда вместе… Любовь наша была короткой и долгой, бесконечной годы прошли, а мы вместе, всегда вместе… - У нас будет сын, - сказала Анка, - слышишь, у нас будет сын! Он будет похож на тебя... А назовем мы его Стёпкой... - У нас будет сын, - сказала Анка, - слышишь, у нас будет сын! Он будет похож на тебя... А назовем мы его Стёпкой... А мины выли и выли, они ложились все ближе. Уже было слышно, как жужжат, будто рой пчел, осколки... А мины выли и выли, они ложились все ближе. Уже было слышно, как жужжат, будто рой пчел, осколки......Ничего не построит Степка!.. Он не придет никогда......Ничего не построит Степка!.. Он не придет никогда...

Война отняла у молодых самое дорогое жизнь, любовь. Но чувство к Анке не погибло, а осветило всю жизнь и память героя рассказа. Мысль о противоестественности войны для жизни, кажется, очевидна для здравомыслящих людей. Но, видимо, это не так, если она бьется во многих произведениях о войне. Вспомним. Мысль о противоестественности войны для жизни, кажется, очевидна для здравомыслящих людей. Но, видимо, это не так, если она бьется во многих произведениях о войне. Вспомним. Г.Бакланов. «Пядь земли»: «Меня мог бы заменить на земле мой сын. Но если убьют меня, его не будет. Пуля, убивающая нас сегодня, уходит в глубь веков и поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь...» Г.Бакланов. «Пядь земли»: «Меня мог бы заменить на земле мой сын. Но если убьют меня, его не будет. Пуля, убивающая нас сегодня, уходит в глубь веков и поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь...» В.Астафьев. «Пастух и пастушка»: «Неужели это кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле!.. Одна истина свята на земле: материнство, рождающее жизнь, и труд хлебопашца, вскармливающий ее». В.Астафьев. «Пастух и пастушка»: «Неужели это кровопролитие ничему не научит людей? Эта война должна быть последней! Последней! Или люди недостойны называться людьми! Недостойны жить на земле!.. Одна истина свята на земле: материнство, рождающее жизнь, и труд хлебопашца, вскармливающий ее». Б.Васильев. «А зори здесь тихие...»: Б.Васильев. «А зори здесь тихие...»: - Отличница была, - сказала Осянина. - Круглая отличница - и в школе, и в университете. - Отличница была, - сказала Осянина. - Круглая отличница - и в школе, и в университете. - Да, сказал старшина. Стихи читала. А про себя подумал: это не главное. А главное, что могла нарожать Соня детишек, а те бы внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом... - Да, сказал старшина. Стихи читала. А про себя подумал: это не главное. А главное, что могла нарожать Соня детишек, а те бы внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом...

Женщине не нужно воевать! Женщине не нужно воевать. Пусть она, красивая и хрупкая. Будет просто женщина и мать, Будет просто женщина и мать, Свой очаг хранящая голубкою... Женщине не нужно воевать? Но солдаты нынче вспоминают: - Стыдно было землю обнимать. Если цепь девчонки поднимают. Тишь в полях. Хотя года идут. Памятное время сердцу дорого. Памятное время сердцу дорого. И на встречах ветераны ждут Своего отважного комсорга, Ей готовы руки целовать Все солдаты, старше и моложе. Слава женской доблести! И всё же Женщине не нужно воевать. Нина Новосельнова.