Федор Михайлович Достоевский «Роль библейских реминисценций и вставного эпизода в понимании идейно-философских исканий Ивана Карамазова»

Проблемы, которые волновали и мучили Достоевского, - это вековечные, старые, как мир, и новые, как завтрашний день, вопросы человека о мире, вопросы о счастье и смысле жизни. Ставя и разрешая задачи общечеловеческого характера, Достоевский ведет читателя к познанию жизни своим особым путем, мучительно выстраданным и всесторонне продуманным. Проблемы, которые волновали и мучили Достоевского, - это вековечные, старые, как мир, и новые, как завтрашний день, вопросы человека о мире, вопросы о счастье и смысле жизни. Ставя и разрешая задачи общечеловеческого характера, Достоевский ведет читателя к познанию жизни своим особым путем, мучительно выстраданным и всесторонне продуманным.

Создавая образ человека, страдающего от невозможности примирить действительность с христианской идеей добра, Ф.М.Достоевский активно обращается к библейскому тексту, находя в нем образы, символы, сюжеты, позволяющие подчеркнуть извечность поисков всепримиряющей гармонии. В тексте романа множество цитат из Ветхого и Нового Завета, реминисценций, аллюзий, интерпретаций и пересказа сюжетов Книги Книг. Но особую функцию выполняет вставной эпизод, несущий основную смысловую нагрузку. Это созданная Иваном Карамазовым «Легенда о Великом Инквизиторе» Создавая образ человека, страдающего от невозможности примирить действительность с христианской идеей добра, Ф.М.Достоевский активно обращается к библейскому тексту, находя в нем образы, символы, сюжеты, позволяющие подчеркнуть извечность поисков всепримиряющей гармонии. В тексте романа множество цитат из Ветхого и Нового Завета, реминисценций, аллюзий, интерпретаций и пересказа сюжетов Книги Книг. Но особую функцию выполняет вставной эпизод, несущий основную смысловую нагрузку. Это созданная Иваном Карамазовым «Легенда о Великом Инквизиторе»

Цель нашей работы состоит в том, чтобы, анализируя текст романа, выявить место некоторых библейских образов-символов характеризующих Ивана Карамазова и функцию «Легенды о Великом Инквизиторе Цель нашей работы состоит в том, чтобы, анализируя текст романа, выявить место некоторых библейских образов-символов характеризующих Ивана Карамазова и функцию «Легенды о Великом Инквизиторе

Мечта сохранить веру в человека, обрести идеал влекла Достоевского к образу Христа, в котором, по мысли писателя, воплощены высшие нравственные критерии. Однако исторический опыт неумолимо опровергал эту веру, свидетельствуя, что христианство не способно создать рай на земле. Иван Карамазов, повторяя тезис Вольтера, восклицает: «Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу принять» Мечта сохранить веру в человека, обрести идеал влекла Достоевского к образу Христа, в котором, по мысли писателя, воплощены высшие нравственные критерии. Однако исторический опыт неумолимо опровергал эту веру, свидетельствуя, что христианство не способно создать рай на земле. Иван Карамазов, повторяя тезис Вольтера, восклицает: «Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу принять»

Иван принадлежит к тем высшим натурам, для которых последние проблемы бытия, так называемые метафизические вопросы: о Боге, о душе, о добре и зле, о мировом порядке, о смысле жизни, представляются не праздными вопросами теории, но имеют самую живую, непосредственную реальность. Такие натуры не могут жить, не поставив и не разрешив этих вопросов. Характерной особенностью состояния, в котором находится Карамазов, является недоверие к настоящему и прошлому, осознание переходности между Добром и Злом современной действительности. Такое переходное состояние болезненно воспринимается героем Достоевского.

Трагедия Ивана состоит в том, что с таким выводом, отрицающим нравственность, его сердце, высшее, способное такой мукой мучиться, не может смириться. Достаточно вспомнить страдания Ивана, считавшего себя виновным в убийстве отца. Разум приходит здесь в разлад с чувством, то, что отрицает логика, принимает сердце. Трагедия Ивана состоит в том, что с таким выводом, отрицающим нравственность, его сердце, высшее, способное такой мукой мучиться, не может смириться. Достаточно вспомнить страдания Ивана, считавшего себя виновным в убийстве отца. Разум приходит здесь в разлад с чувством, то, что отрицает логика, принимает сердце. Цитирую: "...Принимаю бога прямо и просто", но "я мира этого божьего не принимаю", - бросает свой вызов молодой мыслитель. Цитирую: "...Принимаю бога прямо и просто", но "я мира этого божьего не принимаю", - бросает свой вызов молодой мыслитель.

Иван отвергает идею будущей «высшей гармонии», когда «настанет венец познания и все объяснится», когда будут оправданы и объяснены неким высшим смыслом сегодняшние муки, страдания. Он видит трагический парадокс мироустройства в том, что человек, с тем нравственным чувством, которое дано ему свыше, с инстинктом любви и милосердия, должен допустить и оставить без возмездия слезы и кровь невинных и на них построить конечную гармонию, добыть этой страшной ценой истину и благодать. Иван отвергает идею будущей «высшей гармонии», когда «настанет венец познания и все объяснится», когда будут оправданы и объяснены неким высшим смыслом сегодняшние муки, страдания. Он видит трагический парадокс мироустройства в том, что человек, с тем нравственным чувством, которое дано ему свыше, с инстинктом любви и милосердия, должен допустить и оставить без возмездия слезы и кровь невинных и на них построить конечную гармонию, добыть этой страшной ценой истину и благодать. Такую истину, такую гармонию Иван отрицает со всей неистовостью карамазовской натуры, отрицает из любви к человечеству. Никто не смеет простить мучителям, и, значит, нет гармонии, и следует оставаться с «неутоленным негодованием», а «билет» на вход в грядущее небесное царство Богу почтительнейше возвратить. Такую истину, такую гармонию Иван отрицает со всей неистовостью карамазовской натуры, отрицает из любви к человечеству. Никто не смеет простить мучителям, и, значит, нет гармонии, и следует оставаться с «неутоленным негодованием», а «билет» на вход в грядущее небесное царство Богу почтительнейше возвратить.

Здесь в образе Ивана словно восстает библейский Иов, прямо, без посредников, обращающийся к Богу с требованиями открыть последнюю истину и объяснить, зачем страдает на земле невинный. Но если Иову Бог отвечает великим откровением и являет, хотя и в иррациональной форме, смысл мироустройства и Иов отступается от своего бунта, то у Достоевского вопрос человека остается без ответа и ему предстоит отыскивать этот ответ, искать истину в страшном мире. Здесь в образе Ивана словно восстает библейский Иов, прямо, без посредников, обращающийся к Богу с требованиями открыть последнюю истину и объяснить, зачем страдает на земле невинный. Но если Иову Бог отвечает великим откровением и являет, хотя и в иррациональной форме, смысл мироустройства и Иов отступается от своего бунта, то у Достоевского вопрос человека остается без ответа и ему предстоит отыскивать этот ответ, искать истину в страшном мире.

В отношении Ивана к жизни можно увидеть черты библейского Фомы Неверующего. Апостол Фома не хотел верить рассказу о воскресении Христа. Когда Христос воскрес и явился ученикам еще раз, Фома воскликнул (цитирую евангельский текст): «Господь мой и Бог мой!». Христос же сказал: «...ты поверил, потому что увидел Меня: блаженны невидевшие и уверовшие». Черт, убеждая Ивана, говорит: «А не верь, что за вера насилием? Притом же в вере никакие доказательства не помогут, особенно материальные. Фома поверил не потому, что увидел воскресшего Христа, а потому, что еще прежде желал поверить...». В этой библейской параллели заключен очень важный смысл

Иван, этот расколотый человек, живущий в эпоху цивилизации, утративший источник живой жизни и непосредственность ощущений, хочет говорить с Христом. Он, атеист, ищет свою дорогу к Богу. Он, стоящий перед широко распахнутыми воротами в ад и одновременно остающимися открытыми райскими дверьми, хочет исцеления, Иван, этот расколотый человек, живущий в эпоху цивилизации, утративший источник живой жизни и непосредственность ощущений, хочет говорить с Христом. Он, атеист, ищет свою дорогу к Богу. Он, стоящий перед широко распахнутыми воротами в ад и одновременно остающимися открытыми райскими дверьми, хочет исцеления, И хотя в финале романа сознание Ивана по-прежнему расщеплено, он отшатывается от бездны, раскрывшейся перед его глазами. Иван не восклицает как Фома: «Господь Мой и Бог Мой!» - но то, что он идет доносить на себя - символ духовного покаяния. Так Достоевский утверждает, что от расколотости спасает только порыв ко Христу. Истина (в контексте символа веры) - это человеческая природа, доступная всем искушениям жаждет веры, но боится собственного неверия как евангельский Фома.

Помимо прямого воспроизведения в речи героев библейского текста, образов и символов (например, Иван говорит Алеше: «Он тебя испугался, тебя голубя. Ты чистый херувим, тебя Дмитрий херувимом зовет. Херувим... громовой вопль восторга серафимов. Что такое серафим?») мы обнаруживаем множество мотивов, образов, ассоциативно отсылающих к Священному Писанию. Обратимся, например, к словам Ивана, который пришел на суд, чтобы публично покаяться в содеянном только мысленно: «Есть у вас вода или нет, дайте напиться, Христа ради!- схватился он вдруг за голову». В этой реплике кроется символический мотив. В драматический момент герой раскрывается перед читателями: в противоположность хлебу, материальной силе мира, под водой здесь разумеется живая вода христианской истинны и любви. Это уже не тот Иван, что разговаривал со Смердяковым, это Иван, жаждущий (в прямом и переносном смысле) веры и спасения.

Повествование переключается в историко-философский план - Иван рассказывает задуманную поэму "Великий инквизитор", весь смысл которой заключен в критике христианства. Повествование переключается в историко-философский план - Иван рассказывает задуманную поэму "Великий инквизитор", весь смысл которой заключен в критике христианства. Образ Христа в «Легенде о Великом инквизиторе» воплощает принципиальную особенность христианского мировоззрения Достоевского, исходящего из того, что Бог по природе Своей непостижим для человеческого разума. Образ Христа в «Легенде о Великом инквизиторе» воплощает принципиальную особенность христианского мировоззрения Достоевского, исходящего из того, что Бог по природе Своей непостижим для человеческого разума. В своей знаменитой «поэме» о Великом Инквизиторе Иван пытается дать ответ на главнейший тезис христианской морали, ответ, исполненный небывалой силы атеистического отрицания. Суть ответа в том, что, признавая истину, заключенную во Христе, Иван отделяет и противопоставляет её истине, заключенной в человеческой природе. Он разрывает метафизическую связь между Христом и человеком, между абсолютным и относительным, между земным и вселенским. В своей знаменитой «поэме» о Великом Инквизиторе Иван пытается дать ответ на главнейший тезис христианской морали, ответ, исполненный небывалой силы атеистического отрицания. Суть ответа в том, что, признавая истину, заключенную во Христе, Иван отделяет и противопоставляет её истине, заключенной в человеческой природе. Он разрывает метафизическую связь между Христом и человеком, между абсолютным и относительным, между земным и вселенским.

По утверждению М.Гуса, высказанному в монографии «Идеи и образы Достоевского», герой не согласен с Великим Инквизитором в том, что созданные им порядки наиболее подходят для человечества. Но вместе с тем он не может предложить ничего другого, ибо хотя Иван Федорович в своей статье и говорил об «оцерковлении» государства, но сам в это не верит, не верит и в возможность счастья для человечества в его земном существовании. И в этих противоречиях он мучается и доходит до сумасшествия, до «общения с чертом». По утверждению М.Гуса, высказанному в монографии «Идеи и образы Достоевского», герой не согласен с Великим Инквизитором в том, что созданные им порядки наиболее подходят для человечества. Но вместе с тем он не может предложить ничего другого, ибо хотя Иван Федорович в своей статье и говорил об «оцерковлении» государства, но сам в это не верит, не верит и в возможность счастья для человечества в его земном существовании. И в этих противоречиях он мучается и доходит до сумасшествия, до «общения с чертом». Черт – олицетворение мучительных мыслей Ивана. В споре с Карамазовым он называет зло необходимым элементом мира. Без зла, без отрицания, - говорит он Ивану, была бы только одна осанна, и если бы на земле все было бы благоразумно, то ничего бы не происходило, и не было бы самой жизни. Черт высказывается за свободу человеческого выбора между добром и злом. Черт – олицетворение мучительных мыслей Ивана. В споре с Карамазовым он называет зло необходимым элементом мира. Без зла, без отрицания, - говорит он Ивану, была бы только одна осанна, и если бы на земле все было бы благоразумно, то ничего бы не происходило, и не было бы самой жизни. Черт высказывается за свободу человеческого выбора между добром и злом.

в возможность счастья на земле, но и неугасимое, горячее желание, чтобы настала «гармония» в этом, посюстороннем мире. В душе Карамазова кипит борьба между верой и неверием – и не в Бога, а в человека. Как и в душе Достоевского. в возможность счастья на земле, но и неугасимое, горячее желание, чтобы настала «гармония» в этом, посюстороннем мире. В душе Карамазова кипит борьба между верой и неверием – и не в Бога, а в человека. Как и в душе Достоевского. Таким образом, в бунте Ивана Карамазова против зла на земле, в его «Легенде», во всех его рассуждениях, в диалоге с чертом Таким образом, в бунте Ивана Карамазова против зла на земле, в его «Легенде», во всех его рассуждениях, в диалоге с чертом звучит не только отчаяние неверие

Чаще всего счастье и смысл жизни, по Достоевскому, достигаются путем страданий. Но они не самоцель. Это духовный путь человека, пытающегося найти свое место в несправедливо устроенном мире. Чаще всего счастье и смысл жизни, по Достоевскому, достигаются путем страданий. Но они не самоцель. Это духовный путь человека, пытающегося найти свое место в несправедливо устроенном мире. Этот путь и проходит Иван Карамазов, являясь, по-существу, образом-символом человека ищущего, но не находящего. Истина, которую пытается осознать герой Достоевского, находится где- то в ином пространстве, вне его и действительности. Вот почему он вступает в диалог с чертом, пытается в аллегорической форме «Легенды» высказать свое неверие в добро, которого так жаждет. Этот путь и проходит Иван Карамазов, являясь, по-существу, образом-символом человека ищущего, но не находящего. Истина, которую пытается осознать герой Достоевского, находится где- то в ином пространстве, вне его и действительности. Вот почему он вступает в диалог с чертом, пытается в аллегорической форме «Легенды» высказать свое неверие в добро, которого так жаждет.

Таким образом, чтобы подчеркнуть извечность метаний человечества между Добром и Злом, Достоевский вводит в роман множество цитат, аллюзий, прибегает к откровенным сравнениям и реминисценциям из Евангельского текста, что позволяет увидеть в Иване Карамазове носителя не только авторского замысла, но и замысла Божьего, завещавшего человеку вечные страдания и метания в поисках Истины. Таким образом, чтобы подчеркнуть извечность метаний человечества между Добром и Злом, Достоевский вводит в роман множество цитат, аллюзий, прибегает к откровенным сравнениям и реминисценциям из Евангельского текста, что позволяет увидеть в Иване Карамазове носителя не только авторского замысла, но и замысла Божьего, завещавшего человеку вечные страдания и метания в поисках Истины.