Русский поэт, эссеист, переводчик и литературный критик, один из крупнейших русских поэтов XX века. 3 января 1891, Варшава 27 декабря 1938 Я около Кольцова Как сокол закольцован…

Осип Мандельштам родился 3 января 1891 года в Варшаве. Отец, Эмилий Вениаминович, был мастером перчаточного дела, состоял в купцах первой гильдии, что давало ему право жить вне черты оседлости, несмотря на еврейское происхождение. Мать, Флора Осиповна Вербловская, была музыкантом.

В 1897 году семья Мандельштамов переехала в Петербург. Осип получил образование в Тенишевском училище. С детства находился под впечатлением архитектурно- исторического облика Петербурга. Мандельштам учился в Сорбонне и в Гейдельбергском университете. В 1911 году для того, чтобы облегчить поступление в Петербургский университет Мандельштам перешёл в лютеранскую веру, которую, однако, не практиковал, был зачислен на романо-германский факультет Петербургского университета, где обучался с перерывами до 1917 года.

Начинал поэтическую карьеру как символист, последователь прежде всего Поля Верлена и Фёдора Сологуба, а также предтечи символистов Фёдора Ивановича Тютчева. В конце 1912 года вошёл в группу. В акмеизме он увидел, в первую очередь, апологию органического единения хаоса (природа) и жёстко организованного космоса (архитектура) в противовес размытости и иррациональности символизма. Дружбу с акмеистами (Анной Ахматовой и Николаем Гумилевым) считал одной из главных удач своей жизни. Поэтические поиски этого периода отразила дебютная книга стихов «Камень». Акмеи́зм литературное течение, противостоящее символизму и возникшее в начале XX века в России. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова.

В ноябре 1933 года, на пике своей ненависти к советскому официозу, пишет злую антисталинскую эпиграмму «Мы живём, под собою не чуя страны…», за которую его арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь, затем разрешают выбрать другое место поселения. Мандельштам выбирает Воронеж. Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища. А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ: Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина. Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища. А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ: Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него - то малина И широкая грудь осетина.

Бо́льшая часть стихотворений, созданных в воронежский период, отразила стремление бесповоротно деформированного арестом и болезнями поэта выговориться сполна, сказать своё последнее слово. Купленные в Воронеже простые школьные тетради заполнялись быстро ложившимися строками стихов. Анна Ахматова навестила поэта в феврале 1936 года: Пусти меня, отдай меня, Воронеж, - Уронишь ты меня иль проворонишь, Ты выронишь меня или вернешь - Воронеж - блажь, Воронеж - ворон, нож! Пусти меня, отдай меня, Воронеж, - Уронишь ты меня иль проворонишь, Ты выронишь меня или вернешь - Воронеж - блажь, Воронеж - ворон, нож! Где больше неба мне – там я бродить готов, И ясная тоска меня не отпускает От молодых ещё, воронежских холмов – К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане. Где больше неба мне – там я бродить готов, И ясная тоска меня не отпускает От молодых ещё, воронежских холмов – К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане. А в комнате опального поэта Дежурят страх и Муза в свой черед, И ночь идет, Которая не ведает рассвета А в комнате опального поэта Дежурят страх и Муза в свой черед, И ночь идет, Которая не ведает рассвета.

Куда мне деться в этом январе? Открытый город сумасбродно цепок... От замкнутых я, что ли, пьян дверей? - И хочется мычать от всех замков и скрепок. Куда мне деться в этом январе? Открытый город сумасбродно цепок... От замкнутых я, что ли, пьян дверей? - И хочется мычать от всех замков и скрепок. И переулков лающих чулки, И улиц перекошенных чуланы - И прячутся поспешно в уголки И выбегают из углов угланы... И переулков лающих чулки, И улиц перекошенных чуланы - И прячутся поспешно в уголки И выбегают из углов угланы... И в яму, в бородавчатую темь Скольжу к обледенелой водокачке И, спотыкаясь, мертвый воздух ем, И разлетаются грачи в горячке - И в яму, в бородавчатую темь Скольжу к обледенелой водокачке И, спотыкаясь, мертвый воздух ем, И разлетаются грачи в горячке - А я за ними ахаю, крича В какой-то мерзлый деревянный короб: - Читателя! советчика! врача! На лестнице колючей разговора б! А я за ними ахаю, крича В какой-то мерзлый деревянный короб: - Читателя! советчика! врача! На лестнице колючей разговора б! Особенно тревожно стало Мандельштаму в январе 1937 года. Он задыхался… О.М. мучительно искал, кому бы прочесть стихи... Однажды он отправился со мной к какому-то воронежскому писателю, кажется, к Покровскому. Покровского дома не оказалось, а может, он со страху спрятался, что было вполне естественно Нет, слушайте, мне больше некому читать Гораздо тяжелее, чем безработицу и неустроенность быта, воспринимал Мандельштам свою вынужденную изоляцию. Жена поэта вспоминала: "О.М. мучительно искал, кому бы прочесть стихи... Однажды он отправился со мной к какому-то воронежскому писателю, кажется, к Покровскому. Покровского дома не оказалось, а может, он со страху спрятался, что было вполне естественно". Однажды Мандельштам кинулся к телефону- автомату и читал новые стихи следователю НКВД, к которому был прикреплен: "Нет, слушайте, мне больше некому читать!"

В мае 1937 года поэт получил разрешение выехать из Воронежа. Спустя год его арестовали вторично и отправили по этапу в лагерь на Дальний Восток. Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года от тифа в пересыльном лагере Владивосток. Место нахождение могилы известного поэта до сих пор неизвестно.

2 сентября 2010 исполнилось два года со дня открытия в Воронеже памятника выдающемуся поэту Осипу Мандельштаму. Памятник был установлен в парке «Орленок», напротив дома 13 по улице Фридриха Энгельса, где Мандельштам писал знаменитые «Воронежские тетради».

17 сентября 2008 года в В оронежском К амерном театре состоялась премь е ра 75 - минутного спектакля по стихам и письмам поэта.

2011 год объявлен годом О.Э.Мандельштама в Воронежской области