БОРИС ЖИТКОВ – 1938

Бориса Житкова всю жизнь занимал вопрос: что такое храбрость? Настоящая, истинная храбрость? Книги Житкова обращены в большинстве своем к подросткам, а для растущего человека, еще не знающего меры своих сил, вопрос этот - один из самых существенных. Всякому подростку интересно угадать, окажется ли он в трудных обстоятельствах храбрым, всякому хочется вообразить себе: "Ну, а я? Он-то, про кого люди рассказывают, не испугался, не побежал, он был храбрый, а я? Как вел бы себя я, если бы это случилось не с ним, а со мною? Кем оказался бы я в бою, под пулями, в бурю? Откуда она берется, настоящая храбрость, и как ее в себе воспитать?"

Житков писал не только о метелях, пожарах и бурях - среди его произведений есть и "Пудя", рассказ о непритязательной игре ребятишек с меховым хвостиком, потихоньку оторванным ими от шубы. Оказывается, не только на борту корабля, но и в детской комнате может потребоваться мужество: там - чтобы, сохраняя присутствие духа, спасти от гибели пассажиров, здесь - чтобы, сказав правду, спасти от порки ни в чем неповинного пса...

Живя в порту одной жизнью с моряками, Борис Житков с отроческих лет помогал революционерам-подпольщикам: добывал воск для гектографов, распространял листовки, прятал их до времени в надежных местах. "Многие из тех взрослых бородатых людей, с которыми он в детстве водился, - рассказывает гимназический товарищ Житкова, -...работали в революционном подполье, и... он, тринадцатилетний Житков, оказывал им посильную помощь..." "Гектографы у него выходили отличные, и спрос на них был очень велик".

В доме Житковых постоянно бывали профессора, ученые, музыканты; здесь обсуждались книжки столичных журналов, звучали рояль и скрипка; здесь, в кабинете отца, стоял телескоп - маленький, но настоящий. Дети жили среди книг и нотных тетрадей, среди споров о математике, физике, музыке, Толстом, Менделееве, Моцарте и более всего, горячее всего - о политике, о революции, о партийных программах

Когда семья переехала в Одессу, все то, что манило мальчика в рассказах старых моряков, он увидел воочию. Вот Борис рано утром отправился вместе с сестрой Надей ловить скумбрию. "Посредине гавани пришвартовались к бакену - большой железной бочке на якоре. Утро прекрасное, скумбрия ловится. Какая досада: противная рыбина крючок откусила и унесла! Жаль бросить ловлю. Посадил Борис сестру на бочку, передал ей корзинку", а сам на лодке домой за крючками. Возвращается - бочка есть, а сестры нет. Оказывается, к бочке было пришвартовано военное судно; пока Борис ездил, моряки на шлюпке увезли девочку на борт, чтобы она не свалилась в море, когда станут отдавать концы.

Когда, в конце жизни, Житков в статье "Храбрость" пожелал определить, что же значит идти "не зря", - он в качестве примера привел эпизод из своей биографии, относящийся к тому же 1905 году: "Дело было так. Был 1905 год. Был еврейский погром. Хулиганьё под охраной войск убивало и издевалось над евреями как хотело. Да и над всяким, кто совался против. И образовался "союз русского народа"... казенные погромщики, им даны были значки и воля: во имя царя- отечества наводить страх и трепет. В союз этот собралась всякая сволочь. А чуть что - на помощь выезжала казачья сотня, на конях, с винтовками, с шашками, с нагайками. Читали, может быть, про эти времена? Но читать одно. А вот выйдешь на улицу часов в семь хотя бы вечера и видишь: идет по тротуару строем душ двадцать парней в желтых рубахах. Кто не понравился - остановили, избили до полусмерти и дальше. Дружина "союза русского народа". Вот в это время пришел к Житкову товарищ. "Приглашает дать бой дружине. Днем, на улице". "Он мне дал револьвер. А за револьвер тогда, если найдут, ой-ой! Если не расстрел, то каторга наверняка". Но Житков не струсил - пошел и принял участие в бое. И тут его поразил еврейский юноша Лева. Он был известен всем как юноша робкий, слабый. Борис даже не понял сначала, зачем позвали такого на опасное дело. Тут храбрецы нужны, а Левка - Левка боится по доске канаву перейти. Но Житков ошибся. В бою с погромщиками Левка оказался храбрее всех. Когда студенты открыли огонь по дружине, дружинники встали на колено и начали палить из револьверов. "И вдруг Левка выбегает на середину улицы и с роста бьет из своего маузера. Выстрелит, подбежит шагов на пять и снова. Он подбегал все ближе с каждым выстрелом, и вдруг все наши выскочили на мостовую, и в тот же миг дружина вскочила на ноги и бросилась за угол".