Страницы жизни и творчества Юлии Друниной

Юлия Друнина 10 мая 1924 г. – 20 ноября 1991г.

17-летней выпускницей одной из московских школ, как и многие её сверстницы, в 1941 голу добровольно ушла на фронт бойцом санитарного взвода.

Был строг безусый батальонный, …Ах, как тогда горели клёны! - Не в переносном смысле слов. Измученный, седой от пыли, Он к нам, хромая, подошёл. (Мы под Москвой окопы рыли – Девчонки из столичных школ). Сказал впрямую: «В ротах жарко. И много раненых… Так вот – Необходима санитарка. Необходима! Кто пойдёт?» И все мы «Я» сказали сразу, Как по команде, в унисон… Ю. Друнина

Из воспоминаний поэта Николая Старкова «В её характере наиболее яркими чертами были решительность и твёрдость. Если уж что она решила, ничем её не собьёшь. Наверное, эта особенность проявилась, когда она добровольцем уходила на фронт…родители - школьные учителя – были категорически против этого её шага…»

Я ушла из детства в грязную теплушку, В эшелоны, в санитарный взвод. Дальние разрывы слушал и не слушал Ко всему привыкший 41-й год

Качается рожь несжатая, Шагают бойцы по ней. Шагает и мы – девчата, Похожие на парней. Нет, это горят не хаты – То юность моя в огне. Идут по войне девчата, Похожие на парней. Ю. Друнина

Из воспоминаний Н. Старшинова « Надо ещё подчеркнуть, кем на войне Юля была. Медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск, и не где-нибудь в госпитале, а на самой передовой, в пекле, где под огнём приходилось некрепким девичьим рукам вытаскивать раненых. Смертельная опасность и тяжёлый труд вместе.»

Из воспоминаний Н. Старшинова «В газетах того времени нередко писалось, что поголовно все выздоравливающие из госпиталей рвались обратно на фронт. Увы, не все… А Юля дважды туда ходила добровольцем. Её тяжело ранили, осколок перебил сонную артерию – прошёл буквально в двух миллиметрах. Но, едва поправившись, опять рванула на передовую. Только после второго ранения её списали вконец, тогда она пришла в Литинститут.»

О своём знакомстве с Юлией Друниной рассказывает поэт Н. Старшинов «Это было в конце 1944 г. В Литературном институте им. М. Горького, куда я пошёл на костылях прямо из госпиталя весной, а она – несколькими месяцами позже. Ходила как многие из нас, в солдатских кирзовых сапогах, в поношенной гимнастёрке, в шинели»

«Несмотря на стандартную мужскую одежду, нельзя было не заметить, как красива эта девушка. И я, конечно, сразу обратил на неё внимание. Подумал: на Любовь Орлову похожа. При первой же возможности пошёл Юлю провожать. Помню всю дорогу мы взахлёб читали друг другу стихи. Понятно, что большинство из них были о войне. И говорили мы в основном о фронте».

Я принесла домой с фронтов России Весёлое презрение к тряпью. Как норковую шубку я носила Шинельку обгорелую свою. Пусть на локтях топорщились заплатки, Пусть сапоги протёрлись – не беда! Такой нарядной и такой богатой Я позже не бывала никогда!

«В быту она была, как, впрочем, и многие поэтессы, довольно неорганизованной. Хозяйством заниматься не любила. Хотя могла неплохо приготовить обед, если было из чего. По редакциям не ходила, даже не знала, где многое из них находятся и кто в них ведает поэзией. А между тем её фронтовые стихи произвели сильное впечатление в конце войны и сразу после её завершения. Мы все знали наизусть её «Зинку»

«Зинка» Мы легли у разбитой ели, Ждём, когда же начнёт светлеть. Под шинелью вдвоём теплее На продрогшей, гнилой земле. -Знаешь, Юлька, я – против грусти, Но сегодня она – не в счёт. Дома, в яблочном захолустье Мама, мамка моя живёт. У тебя есть друзья, любимый. У меня – лишь она одна. Пахнет в хате квашнёй и дымом, За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждёт… Знаешь, Юлька, я -против грусти, Но сегодня она – не в счёт. Отогрелись мы еле-еле. Вдруг – неожиданный приказ: «Вперёд» Снова рядом в сырой шинели Светлокосый солдат идёт. С каждым днём становилось горше. Шли без митингов и знамён. В окруженье попал под Оршей Наш потрёпанный батальон.

Мы не ждали посмертной славы. Мы хотели со славой жить. …Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит? ********************** …Знаешь, Зинка, я – не против грусти, Но сегодня она не счёт. Где-то в яблочном захолустье Мама, мамка твоя живёт. *********************** И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. …Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала?

Из воспоминаний Н. Старшинова: «Большое место в жизни Юлии занимал А. Я. Каплер. Относился к ней он очень трогательно – был ей и мамкой, и нянькой, и отцом. Ходил по магазинам. Да и почти все другие заботы по быту брал на себя. Но самое основное – была большая любовь и был широкий круг друзей, в который он ввёл её».

«…По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов мире с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл…Оно и лучше – уйти физически не разрушенной, душевно не состарившейся, по соей воле. Правда, мучает мысль о грехе самоубийства, хотя я, увы, неверующая. Но если Бог есть, он поймёт меня…»

В безоблачную ночь вглядитесь в небо. Там среди других есть одна звезда – планета 804 – названная крымскими астрономами Николаем и Людмилой Черных в честь Юлии Друниной. Всмотритесь в небо, откройте томик стихов….