Зб. Бжезинский Еще один шанс Глобальное политическое пробуждение

Збигнев Бжезинский это человек более опасный для человечества, чем любое другое живущее сегодня лицо. Он был злым духом, стоящим за пятью президентами США, включая Обаму, и одержим одним замыслом США должны доминировать как одно государство в мире. Цель, которой он одержим, создание мирового государства, где Россия, которую он ненавидит, оказалась бы в подчиненном положении, будучи разделенной на три республики в слабо связанной конфедерации, а если это невозможно, то в конечном счёте, пойдя на третью мировую войну. Однако эти соображения, вероятно, расходятся с тем фактом, что Россия вряд ли может позволить себе новую гонку вооружений. Вместе с тем Бжезинский не верит в способность России нанести удар. NWOObserver, 11 февраля 2010 года

Наиболее трудная, но в историческом плане наиболее важная задача, стоящая перед Америкой, заключается в том, чтобы довести до мира в целом идею, определяющую суть нового времени. Дважды за историю своего существования Америка уже делала это с всеобщим позитивным результатом. В 1776 году Америка определила значение свободы для мира, который еще только начинал стремиться к ней. В XX веке Америка стала главным защитником демократии от тоталитаризма.

В сегодняшнем неспокойном мире Америке необходимо отождествить себя с поиском универсального человеческого достоинства, в котором воплощены свобода и демократия, но которое одновременно предполагает уважение к культурному многообразию и признает, что существующие социальные несправедливости должны быть устранены.

Всеобщая устремленность к обретению человеческого достоинства - это стержень самого феномена глобального политического пробуждения. такое пробуждение является социально мощным, политически радикализирующим и географически всеобщим. Хотя глобальный его охват представляет собой новый момент, история самого пробуждения началась с Французской революции 1789 года, которая вызвала сначала во Франции, а затем и во всей Европе заразительную популистскую активность беспрецедентной интенсивности и социального размаха.

Рост массового политического сознания стимулировался распространением грамотности и привычкой к чтению (особенно популярных памфлетов), страну приводили в возбуждение популистские митинги, манифесты с пламенной риторикой на площадях и в городских центрах, в многочисленных политических клубах и даже в отдаленных деревнях. Этот взрыв активности охватил не только новую буржуазию и новые низшие городские слои (санкюлотов), но и крестьян, духовенство и аристократов.

В течение последующих веков политическое пробуждение постепенно, но неумолимо распространялось. Либеральные революции 1848 года в Европе и более широкие националистические движения в конце XIX и начале XX века отражали новые популистские страсти и нарастающее массовое брожение. Такое же политическое пробуждение привело к продолжавшейся несколько десятилетий гражданской войне в Китае, включая Боксерское восстание в начале XX века, вызвавшее националистическую революцию, которая завершилась в середине века победой коммунистов. Антиколониальные настроения электризовали Индию, где тактика гражданского неповиновения эффективно обезоружила имперское правление. После Второй мировой войны антиколониальные политические волнения повсюду положили конец остаткам европейских империй.

В XXI веке население большей части развивающегося мира находится в состоянии политического брожения. Это результат осознания населением социальной несправедливости, доведенной до беспрецедентной степени, его возмущения лишениями, которым оно подверглось, и пренебрежением достоинством личности. Почти повсюду доступ к радио, телевидению и Интернету создает сообщество людей, охваченных чувствами негодования и зависти, которые пересекают государственные границы и становятся вызовом существующим государствам и глобальной иерархии, на вершине которой все еще располагается Америка.

Попытки проанализировать будущее Китая или Индии должны учитывать подобное поведение населения, на социальные и политические устремления которого влияют теперь не только факторы исключительно местного происхождения. То же самое происходит и на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии и Северной Африке, а также среди индейского населения Латинской Америки, настроения которого все больше становятся реакцией на враждебное, как ему представляется, отношение к нему внешнего мира. Многие из тех, кого не устраивает статус-кво, склонны объединяться против тех, кого они воспринимают как заинтересованных в его сохранении.

Особенно неустойчива молодежь «третьего мира». Демографический взрыв, происшедший в возрастной группе до 25 лет, создал огромную массу людей, заряженных нетерпением. Революционная заостренность этой группы рождается среди миллионов студентов, сосредоточенных в вузах развивающихся стран, часто весьма сомнительного интеллектуального уровня. Полуорганизованные в крупные объединения и общающиеся по­средством Интернета, они готовы не только повторить то, что происходило в Мехико несколько лет назад и на площади Тяньаньмэнь, но и пойти намного дальше. Потенциальные революционеры, они представляют собой эквивалент воинствующего пролетариата XIX и XX веков.

Подводя итог, следует сказать, что политическое пробуждение в настоящее время является глобальным по своей географии, всеохватывающим по социальной структуре (только отдаленные крестьянские общины все еще остаются политически пассивными), поразительно юным по своему возрастному составу и поэтому восприимчивым к политическим призывам, поступающим из транснациональных источников, вследствие совокупного воздействия грамотности и средств массовых коммуникаций. В результате современные популистские политические страсти могут быть разогреты и направлены даже на отдаленные цели, несмотря на отсутствие такой объединяющей доктрины, как марксизм.

Только идентифицируя себя с идеей всеобщего чувства человеческого достоинства с его основным принципом уважения к культурному многообразию проявлений этого чувства в политической, социальной и религиозной сферах, Америка была бы в состоянии преодолеть риск того, что глобальное политическое пробуждение обратится против нее. Человеческое достоинство подразумевает свободу и демократию, но идет дальше этого. Оно также включает социальную справедливость, равенство полов и, сверх всего этого, уважение к культурной и религиозной мозаике мира. Это еще одна причина того, что поспешная демократиза­ция, навязываемая извне, обречена на неудачу. Устойчивая либеральная демократия выращивается постепенно и укрепляет себя изнутри.

Глобальное политическое пробуждение исторически является антиимперским, политически антизападным и эмоционально все более антиамериканским. В своем развитии оно вызывает смещение центра глобального притяжения. А это, в свою очередь, в глобальном масштабе меняет расположение центров власти и оказывает серьезное влияние на роль Америки в мире.

Главным геополитическим эффектом глобального политического пробуждения становится кончина имперской эры. Империи существовали на протяжении всей истории, и с недавних пор американское преобладающее влияние часто изображалось как новая глобальная империя. На самом деле это скорее неверное использование понятия, подразумевающего преемственность качеств прежней имперской системы. Но некоторое сходство неоспоримо, и это делает Америку мишенью антиимпериалистических настроений.

Имперская стабильность исторически зависела от искусства власти, высокой военной организации и, что важнее всего, политической пассивности со стороны угнетаемых народов в отношении их менее многочисленных, но более активных поработителей. (Британцы в свое время контролировали Индию всего лишь с четырьмя тысячами государственных чиновников и полицейских.)

Первоначально империи развивались путем территориальной экспансии, распространяемой на сопредельные территории, - метод, который в недавние времена использовала Российская (а затем советская) империя. Более поздние западноевропейские империи возникали главным образом путем использования превосходящих возможностей морского флота ради интересов торговли и удовлетворения потребностей в ценном сырье. Современный империализм, таким образом, в основном западного происхождения.

Это развитие достигло своего апогея к концу XIX века и в течение XX века находилось в состоянии спада. Хотя непосредственными причинами упадка империй были две мировые войны, решающее значение имело политическое пробуждение угнетенных народов: националистическая агитация, растущее стремление к политической самостоятельности, осознание социальной ущемленности, которое усиливалось иностранным господством, унижающим достоинство личности. Антиимперские и антиколониальные движения, таким образом, вызывались накалом политических страстей.

Приводимая ниже таблица дает представление о том, как драматично сокращалась продолжительность жизни последних империй. И кроме того, из нее следует, что в наше время международное влияние, вероятно, обойдется слишком дорого и в конечном счете может оказаться контрпродуктивным, если другие будут видеть в нем возвращение к имперскому господству. В этом заключается важный урок для страны, доминирующей в мире в настоящее время: единственным реальным путем осуществления лидерства становится не прямое, а косвенное, гибкое и согласованное управление. Американская модель не является ни Римской, ни Британской империей; возможно, в будущем китайцы смогут извлечь более полезный урок из своего имперско­ го прошлого, изучив, как может работать система дифференцированного обложения данью.

СНИЖЕНИЕ ИМПЕРСКОГО ДОЛГОЛЕТИЯ

Совокупное воздействие глобального по­литического пробуждения и современной технологии способ­ствует ускорению политической динамики. То, что раньше тре­бовало столетий, сегодня требует лишь десятилетия, а то, что требовало десятилетия, теперь происходит в течение одного года. Отныне верховенство любой державы будет подвергаться все возрастающему давлению - необходимости адаптации, из­ менения и в конце концов упразднения. Динамизм популистско-политического пробуждения, охватывающего прежде на любом континенте пассивное большинство человечества, свидетель­ствует не только о том, что время традиционных империй уже позади, но и о том, что деспотическое глобальное господство какого-то одного государства исторически непродолжительно.

Глобальная системная нестабильность во мно­ гих частях мира может возникнуть вследствие споров о суще­ствующих государственных границах. Государственные границы, особенно в Азии и Африке, часто представляют собой имперское наследие и не совпадают с этническими или лингвистическими границами. Эти границы становятся ненадежными перед напо­ром растущего политического сознания, которое ведет к более настойчивым территориальным притязаниям. В длительной перспективе даже китайско-российская граница непригодна для обороны, учитывая резкие демографические несоответствия на Дальнем Востоке.

В основном антизападный характер популистского активиз­ма мало связан с идеологическими или религиозными пристра­ стиями, а скорее - с историческим опытом. Западное (или евро­пейское) доминирование является частью живой памяти сотен миллионов азиатов и африканцев, а частично и латиноамери­канцев (хотя в данном случае острие недовольства направлено на Соединенные Штаты). Такая память может быть неточной, даже фактически неверной, но это часть исторического опыта, определяющего политическое содержание нового самосознания.

В большинстве государств национальная идентичность и нацио­нальная эмансипация ассоциируются с концом иностранного имперского господства, и конец его часто изображается как ге­роический эпос самоотверженного жертвоприношения. Так об­стоит дело не только в таких крупных и самоутверждающихся странах, как Индия или Китай, но и в таких, как Конго или, скажем, Гаити.

Антизападничество - это больше, чем просто популистское отношение. Это неотъемлемая часть сдвигов гло­бального демографического, экономического и политического баланса. Незападное население уже намного превышает числен­ность населения евро-атлантического мира (к 2020 году населе­ние Европы и Северной Америки, по-видимому, составит только 15 процентов населения мира). Политически активизировав­шаяся часть незападного населения существенным образом вли­яет на происходящее в мире перераспределение власти. Возму­щение, эмоции и стремление к утверждению статуса миллиардов людей стали качественно новыми факторами власти.

Самым убедительным свидетельством такого изменения является возросшая экономическая мощь азиатских государств. Каковы бы ни были подлинные перспективы Китая, Японии, Индии и Южной Кореи, так же как и Индонезии, Пакистана и Ирана, большинство этих стран скоро встанут в один ряд с европейскими государствами в качестве наиболее динамичных и расширяющихся экономик. К ним следует также отнести Бра­зилию и Мексику и, возможно, некоторые другие неазиатские государства, и не приходится удивляться тому, что контроли­руемые Западом глобальные финансовые институты, такие как Всемирный банк, МВФ и ВТО, начинают испытывать возраста­ющее давление в сторону пересмотра существующих правил принятия решений этими организациями.

Восточная Азия будет следующим регионом, ко­ торый станет определять свои экономические и политические инте­ресы на транснациональной основе либо с Китаем у руля восточно-азиатского сообщества при некоторой маргинализации Японии или (что менее вероятно) с Китаем и Японией, если они сумеют создать какую-то форму партнерства. (Японцы, стремясь ослабить огром­ное превосходство Китая, настаивают на возможности членства в возникающем азиатском сообществе Соединенных Штатов и Ав­стралии.)

Даже суженный вариант такой конфигурации пред­ ставлял бы серьезное изменение в мировых делах и значительно понизил бы традиционное евро- атлантическое доминирующее положение. По существу, происходит формирование тройной кон­ фигурации, состоящей из Соединенных Штатов, Европейского Союза и Восточной Азии с Индией, Россией, Бразилией и, мо­жет быть, Японией, предпочитающими действовать как государ­ства, меняющие свои позиции согласно своим национальным интересам. Сохраняющееся у России чувство ущемленности в связи с особым статусом Америки вызывает у Москвы искуше­ние ассоциироваться с усиливающимися соперниками Америки.

Не исключено, что в какой-то момент мы столкнемся с ко­алицией, более четко направленной против США, возглавляе­мой Китаем в Восточной Азии и Индией и Россией в Евразии. Затем в нее может быть вовлечен и Иран. Хотя сейчас все это может показаться очень отдаленным, нелишне вспомнить, что после впервые проводившейся летом 2006 года в С.-Петербурге встречи Китая, Индии и России на высшем уровне некоторые китайские специалисты по внешней политике ностальгически вспоминали, что в свое время Ленин выступал за антизападный альянс именно этих трех стран. Они указывали, что такой альянс охватил бы 40 процентов населения Земли, 44 процента ее тер­ритории и 22 процента ВВП.

В сегодняшнем значительно усложненном глобальном кон­тексте многое зависит от того, удастся ли Америке восстановить некоторую степень взаимного доверия в ее отношениях с исламским миром. Затянувшаяся неспособность сделать это создаст для Китая возможности повысить свою роль не только в отно­ шении Индонезии и Пакистана, но и в отношении Ирана и го­сударств Персидского залива. Если позиции Америки в регионе будут ухудшаться и даль­ше, китайское политическое присутствие здесь будут горячо приветствовать. Это значительно повысило бы глобальное вли­яние Китая и могло бы подвергнуть некоторые европейские страны искушению считать, что укрепление особых отношений с энергично развивающимся сообществом стран Восточной Азии отвечает долговременным интересам Европейского Союза.

При нынешней растущей глобальной задолженности Амери­ки (она сейчас заимствовала примерно 80 процентов мировых накоплений) и огромном внешнеторговом дефиците финансо­вый кризис большого масштаба, особенно в эмоционально нака­ленной атмосфере, повсеместно пронизанной антиамерикански­ми настроениями, мог бы иметь тягчайшие последствия для благосостояния и безопасности Америки. Евро становится серь­езным соперником доллару, и возникают разговоры об азиатском сопернике как для евро, так и для доллара. Враждебная Азия и по­ глощенная собой Европа в какой-то момент могут стать менее склонными продолжать финансировать задолженность США.

Для Соединенных Штатов из этого следует несколько выво­дов. Во-первых, для Америки важно сохранять и укреплять ее особые трансатлантические связи. Соединенные Штаты нужда­ются в политически целеустремленной Европе в качестве гло­бального партнера. Но если Америка нуждается в помощи Европы для того, чтобы формировать глобально ответственную политику, то Европа нуждается в Америке в еще большей степе­ни. Иначе она может впасть в эгоцентричный и вызывающий разногласия национализм, уходя от решения крупных глобаль­ных задач. Если Турция и Украина будут убеждены, что дорога в Европу для них закрыта, то Турция может оказаться в неспо­койном и охваченном религиозными страстями Ближнем Восто­ке, а Украина в силу своей уязвимости будет возбуждать все еще не изжитые имперские амбиции России.

Но учитывая, что новые глобальные политические реально­сти указывают на упадок традиционного западного доминирова­ния, Атлантическое сообщество должно стать открытым для участия в нем успешных незападных государств настолько, насколько это возможно. Перво-наперво это диктует необходи­мость серьезных усилий, направленных на привлечение Японии (а расширяя их, - и Южной Кореи) к участию в важнейших трансатлантических консультациях. Это также должно преду­сматривать особую роль Японии в планировании безопасности расширенным НАТО, так же как и ее добровольное участие в не­которых миссиях НАТО. Избирательно привлекая наиболее развитые и демократические неевропейские государ­ства к более тесному сотрудничеству по глобальным вопросам, доминирующий центр сдерживания, богатства и демократии может и впредь оказывать свое конструктивное международное влияние.

Почти с уверенностью можно сказать, что Япония в скором времени выйдет из своего пацифистского состояния, что было вполне понятной реакцией на ужасы Хиросимы и Нагасаки, в по­следующем освященной в ее Конституции, которую составляла Америка, и перейдет к системе безопасности, в большей мере полагающейся на собственные возможности. Сделав такой шаг, Япония неизбежно станет значительной военной силой. Ее уча­стие в мероприятиях, проводимых НАТО, и в некоторых миро­творческих миссиях представляло бы собой менее враждебный вызов Китаю, чем Япония, рассматриваемая в Пекине как продол­жение американского военного присутствия на Дальнем Востоке или как страна, наращивающая собственную военную мощь.

Америка также заинтересована в китайско-японском прими­рении, так как это поможет вовлечь Китай в более широкую гло­бальную систему безопасности, снижая перспективы потенциаль­но опасного китайско-японского соперничества. Хотя Япония, тесно связанная с Западом, и отвечает американским интересам, из этого не следует, что враждебность между Японией и Китаем выгодна Америке или Восточной Азии. Напротив, маловероятно, что китайско-японское примирение имело бы своим результа­том превращение Японии в страну, выступающую за восточно-азиатское сообщество, в котором в основном в его материковой части доминирует Китай и из которого будет все более вытес­няться Америка. Контакт с Китаем, союз с Японией и стабиль­ное китайско-японское урегулирование поэтому взаимосвязаны.

Китайцы терпеливы и расчетливы. Это дает Америке и Япо­нии, так же как и расширяющемуся Атлантическому сообществу, время, чтобы привлечь Китай к совместной ответственности за глобальное лидерство. В предстоящие годы Китай станет либо ключевым игроком в более справедливой глобальной системе, либо главной угрозой стабильности этой системы из-за внутрен­него кризиса или какого-либо внешнего вызова. Исходя из этого, Соединенные Штаты должны поощрять возрастающее участие Китая в различных международных институтах и предприятиях.

Пришло время признать, что встреча мировых лидеров «Большой восьмерки» стала анахронизмом. Вопреки утвержде­ниям, членство в ней не означает, что страны, входящие в нее, являются передовыми в экономическом отношении и подлин­ными демократиями. Россия не отвечает ни одному из этих критериев, а отсутствие Китая, так же как и Индии, Бразилии, Индонезии и Южной Африки, показывает, что «Восьмерка» стала пережитком прошлого и должна уступить место новым структурам. Новая ежегодная консультативная встреча в верхах должна объединять ключевые политические и экономические державы для очень нужного диалога о глобальных условиях и тенденциях. Учитывая отсутствие Китая в «Большой восьмер­ке», Соединенным Штатам следует особенно консультироваться с Китаем относительно членства и повестки по наиболее важным проблемам.

Однако даже с этой новой организацией именно Америке все еще предстоит направлять движение к общей цели в этом неспо­койном мире. Америка есть и на некоторое время еще останется единственной державой, обладающей достаточным потенциа­лом, необходимым для того, чтобы глобальное сообщество раз­вивалось в нужном направлении. Но ее способность делать это может потребовать своего рода национального прозрения, кото­рое, наверное, лучше всего можно было бы выразить (возможно, с риском некоторого преувеличения) двумя понятиями, пользую­щимися дурной славой: «культурная революция» и «смена режима». То, что и Америка, и американская политика нуждаются в обновлении, вытекает из понимания американским народом революционного воздействия политически более активного чело­вечества.

Основные требования, предъявляемые к глобальному руко­водству, сегодня сильно отличаются от тех, которые были во времена Британской империи. Военной силы, даже подкреплен­ной экономической мощью и изощренной стратегией высшей элиты, уже недостаточно, чтобы обеспечить имперское домини­рование. В прошлом сила контроля превышала силу разруше­ния. Требовалось меньше усилий и затрат, чтобы управлять миллионом людей, чем для того, чтобы убить миллион человек.

Сегодня наоборот: сила разрушения превышает силу управ­ления. И средства разрушения становятся более доступными для большего числа действующих лиц - как для государств, так и политических движений. В результате при абсолютной безопас­ности для немногих (особенно для Америки) безопасность для всех становится лишь относительной, коллективная уязвимость ставит во главу угла интеллектуальные качества умного совме­стного руководства, подкрепленного силой, которая считается законной.

Теперь глобальное лидерство должно сопровождаться социальной сознательностью, готовностью к компромиссам, касающимся собственной суверенности, культурной привлека­тельностью, не сводящейся к гедонистскому содержанию, и под­линным уважением к разнообразным человеческим традициям и ценностям.

С наступлением глобальной эры доминирующая держава не имеет другого выбора, кроме как проводить внешнюю политику, подлинно глобалистскую по своему духу, содержанию и масш­табу. Ничего не может быть хуже для Америки и в конечном счете для всего мира, чем восприятие американской политики в постимперскую эру как самонадеянно имперской, увязшей в колониальном прошлом вопреки наступившему постколони­ альному времени, эгоистически безразличной в условиях бес­прецедентной глобальной взаимозависимости и уверенной в собственной культурной ценности в религиозно разделенном мире. Кризис американской сверхдержавы стал бы тогда смер­тельным.

Необходимо, чтобы после 2008 года второй шанс Америки был реализован более успешно, чем первый, потому что третьего шанса не будет. Америке нужно безотлагательно сформиро­вать внешнюю политику, действительно соответствующую об­становке, сложившейся в мире после окончания холодной войны. Она еще может это сделать при условии, что следующий амери­канский президент, сознавая, что «сила великой державы умень­шается, если она перестает служить идее», ощутимо свяжет силу Америки с устремлениями политически пробудившегося чело­ вечества.