Проблема мотивации перемещений в социально- экономической географии Василий Львович Мартынов, доктор географических наук, профессор кафедры экономической географии Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена С.-Петербург, набережная реки Мойки 48 +7(812) Астана 2014

Социально-экономическая география России на протяжении длительного времени находится в очень тяжёлом состоянии. Можно даже утверждать, что значение её как учебного предмета намного выше, чем как науки. Это утверждение подтверждается многими исследователями на протяжении десятков лет: «…Особенно заметна ограниченность теоретического наследия в области общественной географии, отсутствие в ней … ярких общих концепций» [Котляков В.М., Преображенский В.С. - С чем мы подходим к рубежам нового века (о некоторых чертах менталитета отечественных географов) // Изв. РАН, сер. Геогр., , с. 5] «География почти не участвует в анализе макропроцессов миросистемного развития, так как находится в определённом концептуальном вакууме, связанным с дефицитом комплексных ориентиров, отражающих натиск времени» [Сухоруков В.Д. - Теория геопространственных систем. - Смоленск: Ойкумена, с.] В современной социально-экономической географии стало распространяться мелкотемье, «уход» в смежные научные дисциплины, снижение интереса к теоретико- методологическим изысканиям, пространственная замкнутость прикладных исследований и т. д. Процесс накопления негативных явлений начался в прошлом столетии, первая половина которого стала «расцветом» экономической географии, а вторая – «погоней» за ускользающим предметом познания в быстро меняющейся стране и мире. [Шарыгин М.Д. – Социально-экономическая география: традиции и современные тенденции развития // Географический вестник, , с. 17 – 25]

Основная теоретическая проблема социально-экономической географии заключается в том, что мы пытаемся развивать свою науку, опираясь на теорию, методологию и методику других наук. Особенно сильно сказывается влияние экономики, социологии и политологии. Однако надо осознавать, что новые географические закономерности нельзя установить, опираясь на теоретические и методологические построения, разработанные в рамках иных научных дисциплин.

Чрезмерная «экономизация» отечественной социально-экономической географии началась уже в 30-е годы. В 50-е – 80-е годы она проявилась в дискуссии о значении производственных отношений для размещения производительных сил. Но ещё в начале 60-х годов была высказана мысль о том, что производственные отношения вообще не относятся к сфере ведения экономической географии: «Размещение общественного производства представляет собой вечный процесс, неизбежный при любом способе производства» [Анучин В.А. - Теоретические проблемы географии. - М.: Географгиз, 1963, с. 198]. К сожалению, это утверждение было совершенно забыто и практически не нашло себе применения в дальнейшем. А жаль, потому что опора на него позволяет очень чётко определить приоритеты экономической географии, заключающиеся в выявлении закономерностей размещения экономических объектов, если речь идёт только об экономической географии. Но собственно экономико-географические исследования (география промышленности, транспорта, сельского хозяйства и даже сферы услуг и обращения) ныне – очень большая редкость. Социально- экономическая география практически упустила пространственные перемены в экономике 90-х гг. – начала XXI века.

Социологизация особенно быстро стала утверждаться в социально- экономической географии с 90-х годов XX века. Это было связано с широким распространением теоретических подходов, разработанных в рамках модели «центр – периферия». Основы этой модели были изложены Джоном Фридманом ( John Friedmann) в конце 60-х годов в работе «Regional Development Policy: A Case Study of Venezuela» В пределах бывшего Союза ССР эта модель стала широко использоваться с конца 80-х – начала 90-х годов, причём очень часто некритично: «... модель Фридмана... отражает универсальный характер распространения по территории радикальных инновационных процессов, независимо от того, какой пространственный уровень мы рассматриваем...» [Грицай О.В., Трейвиш А.И. - Центр и периферия: стадиальные концепции регионального развития // Изв. АН СССР, сер. Геогр., с ]. Но модель «центр – периферия» в сущности представляет собой модификацию идеи «героя и толпы», широко известной в общественных науках.

Главным недостатком модели «центр – периферия» является то, что она представляет собой одно из проявлений бинарной парадигмы, которая «…превращает картину мира в совокупность парных отношений, утрачивая тем самым перспективу развития целостности…Бинаризм – агрессивен…Диктуя схему «либо – либо», он порождает гибельную идеологию антагонизма…» [Баранцев Р.Г. - Бинарная наследственность, тернарные структуры, переходные слои // Синергетика. Труды семинара, т. 3: материалы круглого стола «Самоорганизация и синергетика: идеи, подходы и перспективы». - М.: МГУ, с , с. 353]. «Отношения «центр – периферия» описывают страну грубо и очень неполно» [Каганский В.Л. - Основания регионального анализа в гуманитарной географии // Изв. РАН, сер. Геогр., , с. 45]. И. Валлерстайн, считающийся основоположником теории мировых систем, признаёт, что социальные теории должны иметь короткую продолжительность существования, обеспечивая переход к новым концепциям, поскольку социальная действительность меняется и теориям больше не соответствует (по [Straussfogel D. - World-systems theory: toward a heuristic and pedagogic conceptual tool // Economic Geography, Jan 1997, v.73, n.1, p ])

Влияние политологии проявилось в первую очередь проникновением и широким использованием в социально-экономической географии геополитических подходов и концепций. Геополитика в сущности представляет собой лженауку, сходную с астрологией. Если астрологи придают мистическое значение взаимному расположению звёзд и планет, то для геополитики такое же значение имеют «точки воздействия», «линии проникновения», «сферы влияния» и так далее. Какого-либо обоснования определению тех или иных сочетаний звёзд, планет, точек, линий и сфер на процессы развития как астрологи, так и геополитики не дают, их теоретические построения должны приниматься «на веру» и «как есть». То, что до сих пор никакие геополитические построения не оправдались, во внимание не принимается. Памятник Благодарности Советской Армии в польском городе Легница, где в 1945 – 1993 гг. находилось командование советской Северной группы войск. Все «геополитические построения» СССР, созданные, казалось бы, на века, рухнули как карточный домик в конце 80- х – начале 90-х годов вместе с самим Советским Союзом.

В чём же заключается основное различие между географическими подходами к исследованию общества от подходов всех других, казалось бы, близких наук? Экономика, социология, политология исходят из того, что есть некие универсальные теории, модели и методы, действие которых проявляется одинаково везде, где живут люди. Особенно хорошо это заметно на примере региональной экономики, «пиратской копии» американской «региональной науки», появившейся в СССР в начале 70-х гг. и благополучно существующей по сей день. Соответственно эти науки опираются на дедуктивный метод познания, идя «от общего к частному». География, как физическая, так и экономическая, в качестве основного метода используют индуктивный, идя от частного к общему. Каждый исследуемый географами объект является уникальным, поскольку в мире не существует двух одинаковых гор, рек, лесов, стран, городов, вообще любых географических объектов. На основе изучения множества таких объектов определяются их общие черты, позволяющие их систематизировать, анализировать и прогнозировать дальнейшие изменения.

Социально-экономическая география – это наука о пространственных закономерностях развития общества. Пространственное развитие общества представляет собой его движение в пределах географического пространства. Но общество как таковое двигаться не в состоянии. Движение общества в пространстве – это совокупность перемещений входящих в его состав индивидуумов. Перемещение каждого индивидуума определяется его личной мотивацией, которая может быть как добровольной, так и принудительной, а может быть и симбиозом того и другого (беженцы и вынужденные переселенцы). С известной долей условности мотивация перемещений может определяться четырьмя составляющими каждого индивидуума, которые можно обозначить как «человек биологический», «человек экономический», «человек социальный» и «человек политический».

«Человека биологического» более всего привлекают благоприятные природные условия. Благоприятность этих условий для представителей разных цивилизаций различна, но для индивидуумов, принадлежащих к европейской цивилизации, эталоном природных условий можно считать Средиземноморье. Наиболее близкие к этому регионы современной России – Черноморское побережье Кавказа и Южный берег Крыма. «Человеку биологическому», как правило, ничего от общества ещё или уже не надо. Он просто хочет жить как можно более спокойно и комфортно. Этим объясняется повышенная доля пожилого населения в наиболее благоприятных с точки зрения природных условий регионах разных стран (Франция – Лазурный берег, США – Флорида и Калифорния), а также в других странах, где жизнь дешевле, а климат лучше (Турция, Египет, Таиланд, Камбоджа)

«Человеку экономическому» важнее всего доход, который он может получить в результате перемещения на новое место. Доходом может быть что угодно – прибыль от банковских или торговых операций, наращивание промышленного капитала, рост заработной платы, прибыли от продажи сельскохозяйственной продукции. Основным фактором, определяющим перемещение «человека экономического», является экономико- географическое положение. Понятие экономико-географического положения было предложено классиком советской экономической географии Н.Н. Баранским в межвоенное время и с тех пор его определение не менялось – это положение объекта в географическом пространстве относительно других объектов. В данном случае в результате перемещения «человек экономический» улучшает своё положение в сравнении с теми, кто остаётся на прежнем месте жительства.

«Человеку социальному» важна самореализация в выбранном им направлении деятельности вне зависимости от того, какие доходы эта самореализация принесёт или каких расходов потребует. Основным фактором, определяющим перемещение «человека социального», является ранее созданная и используемая до настоящего времени инфраструктура. Чем более мощной и разветвлённой является эта инфраструктура, тем более притягателен для «человека социального» обладающий ею регион. В случае России наиболее притягательным городом является, естественно, Москва, где «человек социальный» может самореализоваться в любом направлении – от «вора в законе» до астронома-теоретика. Обычно чем меньше город, тем менее он притягателен для «человека социального», но есть исключения – малые города, специализирующиеся в каком-либо направлении деятельности («наукограды», религиозные центры, университетские города и т.д.).

Для «человека политического» наибольшее значение имеют ресурсы, которыми обладает та политическая система (государство сообщество государств), к которой он принадлежит. Соответственно основная мотивация перемещений «человека политического» – контроль над природными ресурсами. Эти ресурсы не обязательно должны располагаться в пределах национальной территории, и контроль над ними может обеспечиваться самыми разными способами – экономическими, политическими, военными. Тот объём природных ресурсов, который контролируется определённым государством, и определяет в конечном итоге его политическое значение.

Следует осознавать, что выделить в чистом виде мотивацию «человека биологического», «человека социального», «человека экономического» и «человека политического» вряд ли возможно. Можно определить лишь преобладающие мотивы. Чем ближе друг к другу расположены территории, наиболее привлекательные с точки зрения человека биологического, социального, экономического и политического, тем более благоприятными являются пространственные предпосылки развития государства или региона, и тем более успешным – само это развитие. В качестве примера можно привести США, где самыми благоприятными природными условиями обладают побережья, здесь же располагается основная часть инфраструктуры США, эти же районы имеют самое выгодное экономико- географическое положение и здесь же чрезвычайно высока концентрация природных ресурсов. В России такие районы разобщены. Самый благоприятные с точки зрения природных условий районы России – Северный Кавказ и Крым, наиболее мощный «сгусток» инфраструктуры – в Центральной России, самое выгодное экономико-географическое положение в современных условиях имеют приморские и приграничные регионы Европейской России и юга Дальнего Востока, а природные ресурсы сосредоточены в основном в Сибири и на севере Дальнего Востока.

Более подробное исследование мотивации перемещений и её значении для социально-экономической географии, безусловно, очень интересно, но до сих пор оно не проводилось. Однако уже сейчас можно прийти к нескольким выводам: 1)Изучение пространственных закономерностей развития общества с позиций индивидуума позволяет отказаться от представлений о «мировой дихотомии», ярким проявлением которой является модель «центр – периферия». Центральными и периферийными для разных направлений деятельности могут являться как одни и те же, так и совершенно разные регионы и города. 2)Социально-экономическая география основное внимание должна уделять не процессам организации общества, в том числе и пространственной (всё плохо, и только мы знаем, что надо сделать, чтобы мир изменился в лучшую сторону), а пространственной самоорганизации (по аналогии с «природа знает лучше» – «люди знают лучше», перемещаются туда, куда им нужно, меняя или сохраняя пространственную структуру общества, и препятствовать им бессмысленно). Другими словами, развивать надо главным образом то, что развивается само. 3)Государственные интересы, в том числе и в области пространственного развития, могут определяться только интересами его граждан. Попытки пойти наперекор естественным процессам на какое-то время могут увенчаться успехом, но затем всё неизбежно вернётся «на круги своя».

Это всё! Спасибо тем, кто не уснул!