Железников Владимир Карпович Рафальская В.В.

Владимир Карпович Железников родился 26 октября 1925 года. В 1957 году окончил Литературный институт имени М.Горького. Известность получил как детский писатель и кинодраматург

Произведения писателя, ставшего классиком отечественной детской литературы, входят даже в школьную программу. Автор широко известных повестей "Каждый мечтает о собаке" (1966), "Чудак из `5-Б`" и "Чучело" (1981). Как кинодраматург дебютировал в 1970 году как сценарист фильма "Серебряные трубы". В качестве автора и соавтора сценариев Владимир Железников принимал участие в создании таких фильмов, как "Нежданный гость" (1972), "Чудак из `5-Б`" (1972), "Старомодная комедия" (1978), "Маленькая принцесса", "Чучело" (1983),

В старом танке В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.

Он уже собрался уезжать из этого города, сделал свои дела и собрался уезжать, но по дороге к вокзалу вдруг натолкнулся на маленькую площадь. Посередине площади стоял старый танк. Он подошёл к танку, потрогал вмятины от вражеских снарядов - видно, это был боевой танк, и ему поэтому не хотелось сразу от него уходить. Поставил чемоданчик около гусеницы, влез на танк, попробовал люк башни, открывается ли. Люк легко открылся.

Тогда он залез внутрь и сел на сиденье водителя. Это было узенькое, тесное место, он еле туда пролез без привычки и даже, когда лез, расцарапал руку. Он нажал педаль газа, потрогал рукоятки рычагов, посмотрел в смотровую щель и увидел узенькую полоску улицы. Он впервые в жизни сидел в танке, и это всё для него было так непривычно, что он даже не слышал, как кто-то подошёл к танку, влез на него и склонился над башней. И тогда он поднял голову, потому что тот, наверху, загородил ему свет. Это был мальчишка. Его волосы на свету казались почти синими. Они целую минуту смотрели молча друг на друга. Для мальчишки встреча была неожиданной: думал застать здесь кого-нибудь из своих товарищей, с которыми можно было бы поиграть, а тут на тебе, взрослый чужой мужчина.

Мальчишка уже хотел ему сказать что-нибудь резкое, что, мол, нечего забираться в чужой танк, но потом увидел глаза этого мужчины и увидел, что у него пальцы чуть-чуть дрожали, когда он подносил сигарету к губам, и промолчал. Но молчать без конца ведь нельзя, и мальчишка спросил: - Вы чего здесь? - Ничего, - ответил он. - Решил посидеть. А что - нельзя? - Можно, - сказал мальчик. - Только этот танк наш. - Чей - ваш? - спросил он. - Ребят нашего двора, - сказал мальчишка. Они снова помолчали. - Вы ещё долго будете здесь сидеть? - спросил мальчишка. - Скоро уйду. - Он посмотрел на часы. - Через час уезжаю из вашего города. - Смотрите-ка, дождь пошёл, - сказал мальчишка. - Ну, давай заползай сюда и закрывай люк. Дождь переждём, и я уйду. Хорошо, что пошёл дождь, а то пришлось бы уйти. А он ещё не мог уйти, что-то его держало в этом танке.

Мальчишка кое-как примостился рядом с ним. Они сидели совсем близко друг от друга, и было как-то удивительно и неожиданно это соседство. Он даже чувствовал дыхание мальчишки и каждый раз, когда он подымал глаза, видел, как стремительно отворачивался его сосед. - Вообще-то старые, фронтовые танки - это моя слабость, - сказал он. - Этот танк - хорошая вещь. - Мальчишка со знанием дела похлопал ладонью по броне. - Говорят, он освобождал наш город. - Мой отец был танкистом на войне, - сказал он. - А теперь? - спросил мальчишка. - А теперь его нет, - ответил он. - Не вернулся с фронта. В сорок третьем пропал без вести.

В танке было почти темно. Через узенькую смотровую щель пробивалась тоненькая полоска, а тут ещё небо затянуло грозовой тучей, и совсем потемнело. - А как это - "пропал без вести"? - спросил мальчик. - Пропал без вести, значит, ушёл, к примеру, в разведку в тыл врага и не вернулся. И неизвестно, как он погиб. - Неужели даже это нельзя узнать? - удивился мальчик. - Ведь он там был не один. - Иногда не удаётся, - сказал он. - А танкисты смелые ребята. Вот сидел, к примеру, тут какой-нибудь парень во время боя: свету всего ничего, весь мир видишь только через эту щель. А вражеские снаряды бьют по броне. Видал, какие выбоины! От удара этих снарядов по танку голова могла лопнуть.

Где-то в небе ударил гром, и танк глухо зазвенел. Мальчишка вздрогнул. - Ты что, боишься? - спросил он. - Нет, - ответил мальчишка. - Это от неожиданности. - Недавно я прочёл в газете об одном танкисте, - сказал он. - Вот это был человек! Ты послушай. Этот танкист попал в плен к фашистам: может быть, он был ранен или контужен, а может быть, выскочил из горящего танка и они его схватили. В общем, попал в плен. И вдруг однажды его сажают в машину и привозят на артиллерийский полигон. Сначала танкист ничего не понял: видит, стоит новенький "Т-34", а вдали группа немецких офицеров.

Подвели его к офицерам. И тогда один из них говорит: "Вот, мол, тебе танк, ты должен будешь пройти на нём весь полигон, шестнадцать километров, а по тебе будут стрелять из пушек наши солдаты. Проведёшь танк до конца - значит, будешь жить, и лично я тебе дам свободу. Ну, а не проведёшь - значит, погибнешь. В общем, на войне как на войне". А он, наш танкист, совсем ещё молодой. Ну, может быть, ему было двадцать два года. Сейчас такие ребята ходят ещё в институты! А он стоял перед генералом, старым, худым, длинным, как палка, фашистским генералом, которому было наплевать на этого танкиста и наплевать, что тот так мало прожил, что его где-то ждёт мать, - на всё было наплевать. Просто этому фашисту очень понравилась игра, которую он придумал с этим советским: он решил новое прицельное устройство на противотанковых пушках испытать на советском танке.

"Струсил?" - спросил генерал. Танкист ничего не ответил, повернулся и пошёл к танку... А когда он сел в танк, когда влез на это место и потянул рычаги управления и когда они легко и свободно пошли на него, когда он вдохнул привычный, знакомый запах машинного масла, у него прямо голова закружилась от счастья. И, веришь ли, он заплакал. От радости заплакал, он уже никогда и не мечтал, что снова сядет в свой любимый танк. Что снова окажется на маленьком клочке, на маленьком островке родной, милой советской земли. На минуту танкист склонил голову и закрыл глаза: вспомнил далёкую Волгу и высокий город на Волге. Но тут ему подали сигнал: пустили ракету. Это значит: пошёл вперёд. Он не торопился, внимательно глянул в смотровую щель. Никого, офицеры спрятались в ров. Осторожно выжал до конца педаль газа, и танк медленно пошёл вперёд.

И тут ударила первая батарея - фашисты ударили, конечно, ему в спину. Он сразу собрал все силы и сделал свой знаменитый вираж: один рычаг до отказа вперёд, второй назад, полный газ, и вдруг танк как бешеный крутнулся на месте на сто восемьдесят градусов - за этот манёвр он всегда получал в училище пятёрку - и неожиданно стремительно помчался навстречу ураганному огню этой батареи. "На войне как на войне! - вдруг закричал он сам себе. - Так, кажется, говорил ваш генерал". Он прыгнул танком на эти вражеские пушки и раскидал их в разные стороны. "Неплохо для начала, - подумал он. - Совсем неплохо".

Вот они, фашисты, совсем рядом, но его защищает броня, выкованная умелыми кузнецами на Урале. Нет, теперь им не взять. На войне как на войне! Он снова сделал свой знаменитый вираж и приник к смотровой щели: вторая батарея сделала залп по танку. И танкист бросил машину в сторону; делая виражи вправо и влево, он устремился вперёд. И снова вся батарея была уничтожена. А танк уже мчался дальше, а орудия, забыв всякую очерёдность, начали хлестать по танку снарядами. Но танк был как бешеный: он крутился волчком то на одной, то на другой гусенице, менял направление и давил эти вражеские пушки. Это был славный бой, очень справедливый бой. А сам танкист, когда пошёл в последнюю лобовую атаку, открыл люк водителя, и все артиллеристы увидели его лицо, и все они увидели, что он смеётся и что-то кричит им.

А потом танк выскочил на шоссе и на большой скорости пошёл на восток. Ему вслед летели немецкие ракеты, требуя остановиться. Танкист этого ничего не замечал. Только на восток, его путь лежал на восток. Только на восток, хотя бы несколько метров, хотя бы несколько десятков метров навстречу далёкой, родной, милой своей земле... - И его не поймали? - спросил мальчишка. Мужчина посмотрел на мальчика и хотел соврать, вдруг ему очень захотелось соврать, что всё кончилось хорошо и его, этого славного, геройского танкиста, не поймали. И мальчишка будет тогда так рад этому! Но он не соврал, просто решил, что в таких случаях нельзя ни за что врать.

- Поймали, - сказал мужчина. - В танке кончилось горючее, и его поймали. А потом привели к генералу, который придумал всю эту игру. Его вели по полигону к группе офицеров два автоматчика. Гимнастёрка на нём была разорвана. Он шёл по зелёной траве полигона и увидел под ногами полевую ромашку. Нагнулся и сорвал её. И вот тогда действительно весь страх из него ушёл. Он вдруг стал самим собой: простым волжским пареньком, небольшого роста, ну, как наши космонавты. Генерал что-то крикнул по-немецки, и прозвучал одинокий выстрел. - А может быть, это был ваш отец?! - спросил мальчишка. - Кто его знает, хорошо бы, - ответил мужчина. - Но мой отец пропал без вести. Они вылезли из танка. Дождь кончился. - Прощай, друг, - сказал мужчина. - До свидания...

Мальчик хотел добавить, что он теперь приложит все силы, чтобы узнать, кто был этот танкист, и, может быть, это действительно окажется его отец. Он подымет на это дело весь свой двор, да что там двор - весь свой класс, да что там класс - всю свою школу! Они разошлись в разные стороны. Мальчишка побежал к ребятам. Бежал и думал об этом танкисте и думал, что узнает про него всё-всё, а потом напишет этому мужчине... И тут мальчишка вспомнил, что не узнал ни имени, ни адреса этого человека, и чуть не заплакал от обиды. Ну, что тут поделаешь...

А мужчина шёл широким шагом, размахивая на ходу чемоданчиком. Он никого и ничего не замечал, шёл и думал о своём отце и о словах мальчика. Теперь, когда он будет вспоминать отца, он всегда будет думать об этом танкисте. Теперь для него это будет история отца. Так хорошо, так бесконечно хорошо, что у него наконец появилась эта история. Он будет её часто вспоминать: по ночам, когда плохо спится, или когда идёт дождь, и ему делается печально, или когда ему будет очень-очень весело. Так хорошо, что у него появилась эта история, и этот старый танк, и этот мальчишка...

«Девушка в военном» В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.

Почти целая неделя прошла для меня благополучно, но в субботу я получил сразу две двойки: по русскому и по арифметике. Когда я пришёл домой, мама спросила: - Ну как, вызывали тебя сегодня? - Нет, не вызывали, - соврал я. - Последнее время меня что-то совсем не вызывают. А в воскресенье утром всё открылось. Мама влезла в мой портфель, взяла дневник и увидела двойки. - Юрий, - сказала она. - Что это значит? - Это случайно, - ответил я. - Учительница вызвала меня на последнем уроке, когда почти уже началось воскресенье...

Ты просто врун! - сердито сказала мама. А тут ещё папа ушёл к своему приятелю и долго не возвращался. А мама ждала его, и настроение у неё было совсем плохое. Я сидел в своей комнате и не знал, что мне делать. Вдруг вошла мама, одетая по-праздничному, и сказала: - Когда придёт папа, покорми его обедом. - А ты скоро вернёшься? - Не знаю. Мама ушла, а я тяжело вздохнул и достал учебник по арифметике. Но не успел я раскрыть его, как кто-то позвонил. Я думал, что пришёл наконец папа. Но на пороге стоял высокий широкоплечий незнакомый мужчина.

- Здесь живёт Нина Васильевна? - спросил он. - Здесь, - ответил я. - Только мамы нет дома. - Разреши подождать? - Он протянул мне руку: - Сухов, товарищ твоей мамы. Сухов прошёл в комнату, сильно припадая на правую ногу. - Жалко, Нины нет, - сказал Сухов. - Как она выглядит? Всё такая же? Мне было непривычно, что чужой человек называл маму Ниной и спрашивал, такая же она или нет. А какая она ещё может быть? Мы помолчали. - А я ей фотокарточку привёз. Давно обещал, а привёз только сейчас. Сухов полез в карман. На фотографии стояла девушка в военном костюме: в солдатских сапогах, в гимнастёрке и юбке, но без оружия.

- Старший сержант, - сказал я. - Да. Старший сержант медицинской службы. Не приходилось встречаться? - Нет. Первый раз вижу. - Вот как? - удивился Сухов. - А это, брат ты мой, не простой человек. Если бы не она, не сидеть бы мне сейчас с тобой... * * * Мы молчали уже минут десять, и я чувствовал себя неудобно. Я заметил, что взрослые всегда предлагают чаю, когда им нечего говорить. Я сказал: - Чаю не хотите? - Чаю? Нет. Лучше я тебе расскажу одну историю. Тебе полезно её знать. - Про эту девушку? - догадался я. - Да. Про эту девушку. - И Сухов начал рассказывать: - Это было на войне. Меня тяжело ранили в ногу и в живот. Когда ранят в живот, это особенно больно. Даже пошевельнуться страшно. Меня вытащили с поля боя и в автобусе повезли в госпиталь.

А тут враг стал бомбить дорогу. На передней машине ранили шофёра, и все машины остановились. Когда фашистские самолёты улетели, в автобус влезла вот эта самая девушка, - Сухов показал на фотографию, - и сказала: "Товарищи, выходите из машины". Все раненые поднялись на ноги и стали выходить, помогая друг другу, торопясь, потому что где-то недалеко уже слышен был рокот возвращающихся бомбардировщиков. Один я остался лежать на нижней подвесной койке. "А вы что лежите? Вставайте сейчас же! - сказала она. - Слышите, вражеские бомбардировщики возвращаются!" "Вы что, не видите? Я тяжело ранен и не могу встать, - ответил я. Идите-ка вы сами побыстрее отсюда". И тут снова началась бомбёжка. Бомбили особыми бомбами, с сиреной. Я закрыл глаза и натянул на голову одеяло, чтобы не поранили оконные стёкла автобуса, которые от взрывов разлетались вдребезги. В конце концов взрывной волной автобус опрокинуло набок и меня чем-то тяжёлым ударило по плечу. В ту же секунду вой падающих бомб и разрывы прекратились.

"Вам очень больно?" - услыхал я и открыл глаза. Передо мной на корточках сидела девушка. "Нашего шофёра убили, - сказала она. - Надо нам выбираться. Говорят, фашисты прорвали фронт. Все уже ушли пешком. Только мы остались". Она вытащила меня из машины и положила на траву. Встала и посмотрела вокруг. "Никого?" - спросил я. "Никого, - ответила она. Затем легла рядом, лицом вниз. - Теперь попробуйте повернуться на бок". Я повернулся, и меня сильно затошнило от боли в животе*. "Ложитесь снова на спину", - сказала девушка. Я повернулся, и моя спина плотно легла на её спину. Мне казалось, что она не сможет даже тронуться с места, но она медленно поползла вперёд, неся на себе меня.

"Устала, - сказала она. Девушка встала и снова оглянулась". - Никого, как в пустыне". В это время из-за леса вынырнул самолёт, пролетел бреющим над нами и дал очередь. Я увидел серую струйку пыли от пуль ещё метров за десять от нас. Она прошла выше моей головы. "Бегите! - крикнул я. - Он сейчас развернётся". Самолёт снова шёл на нас. Девушка упала. Фьють, фьють, фьють просвистело снова рядом с нами. Девушка приподняла голову, но я сказал: "Не шевелитесь! Пусть думает, что он нас убил". Фашист летел прямо надо мной. Я закрыл глаза. Боялся, что он увидит, что у меня открыты глаза. Только оставил маленькую щёлочку в одном глазу. Фашист развернулся на одно крыло. Дал ещё одну очередь, снова промазал и улетел.

"Улетел, - сказал я. - Мазила". Потом девушка потащила меня дальше. Когда она меня дотащила до железнодорожной станции, было уже темно. Мы ползли десять часов. * * * - Вот, брат, какие бывают девушки, - сказал Сухов. - Один раненый сфотографировал её для меня на память. И мы разъехались. Я - в тыл, она обратно на фронт. Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой, как сейчас, а совсем девчонкой. - Это мама? - спросил я. - Это моя мама спасла вас? - Вот именно, - ответил Сухов. - Твоя мама.

Тут вернулся папа и перебил наш разговор. - Нина! Нина! - закричал папа из прихожей. Он любил, когда мама его встречала. - Мамы нет дома, - сказал я. - А где же она? - Не знаю, ушла куда-то. - Странно, - сказал папа. - Выходит, я зря торопился. - А маму ждёт фронтовой товарищ, - сказал я. Папа прошёл в комнату. Сухов тяжело поднялся ему навстречу. Они внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки. Сели, помолчали. - А товарищ Сухов рассказывал мне, как они с мамой были на фронте. - Да? - Папа посмотрел на Сухова. - Жалко, Нины нет. Сейчас бы обедом накормила. - Обед ерунда, - ответил Сухов. - А что Нины нет, жалко. Разговор у папы с Суховым почему-то не получался. Сухов скоро поднялся и ушёл, пообещав зайти в другой раз.

Ты будешь обедать? - спросил я папу. - Мама велела обедать, она придёт не скоро. - Не буду я обедать без мамы, - рассердился папа. - Могла бы в воскресенье посидеть дома! Я повернулся и ушёл в другую комнату. Минут через десять папа пришёл ко мне. - Юрка, - голос у папы был виноватый, - как ты думаешь, куда пошла мама? - Не знаю. Оделась по-праздничному и ушла. Может быть, в театр, сказал я, - или устраиваться на работу. Она давно говорила, что ей надоело сидеть дома и ухаживать за нами. Всё равно мы этого не ценим. - Чепуха, - сказал папа. - Во-первых, в театре в это время спектаклей нет. А во-вторых, в воскресенье не устраиваются на работу. И потом, она бы меня предупредила. - А вот и не предупредила, - ответил я.

После этого я взял со стола мамину фотографию, которую оставил Сухов, и стал на неё смотреть. - Так-так, по-праздничному, - грустно повторил папа. - Что у тебя за фотография? - спросил он. - Да ведь это мама! - Вот именно, мама. Это товарищ Сухов оставил. Мама его из-под бомбёжки вытащила. - Сухова? Наша мама? - Папа пожал плечами. - Но ведь он в два раза выше мамы и в три раза тяжелее. - Мне сам Сухов сказал. - И я повторил папе историю этой маминой фотографии. - Да, Юрка, замечательная у нас мама. А мы с тобой этого не ценим. - Я ценю, - сказал я. - Только иногда у меня так бывает... - Выходит, я не ценю? - спросил папа. - Нет, ты тоже ценишь, - сказал я. - Только у тебя тоже иногда бывает...

Папа походил по комнатам, несколько раз открывал входную дверь и прислушивался, не возвращается ли мама. Потом он снова взял фотографию, перевернул и прочёл вслух: - "Дорогому сержанту медицинской службы в день её рождения. От однополчанина Андрея Сухова". Постой-постой, - сказал папа. - Какое сегодня число? - Двадцать первое! - Двадцать первое! День маминого рождения. Этого ещё не хватало! Папа схватился за голову. - Как же я забыл? А она, конечно, обиделась и ушла. И ты хорош - тоже забыл! - Я две двойки получил. Она со мной не разговаривает. - Хороший подарочек! Мы просто с тобой свиньи, - сказал папа. Знаешь что, сходи в магазин и купи маме торт.

Но по дороге в магазин, пробегая мимо нашего сквера, я увидал маму. Она сидела на скамейке под развесистой липой и разговаривала с какой-то старухой. Я сразу догадался, что мама никуда не уходила. Она просто обиделась на папу и на меня за свой день рождения и ушла. Я прибежал домой и закричал: - Папа, я видел маму! Она сидит в нашем сквере и разговаривает с незнакомой старухой. - А ты не ошибся? - сказал папа. - Живо тащи бритву, я буду бриться. Достань мой новый костюм и вычисти ботинки. Как бы она не ушла, волновался папа. - Конечно, - ответил я. - А ты сел бриться. - Что же, по-твоему, я должен идти небритым? - Папа махнул рукой. Ничего ты не понимаешь.

Я тоже взял и надел новую куртку, которую мама не разрешала мне ещё носить. - Юрка! - закричал папа. - Ты не видел, на улице цветы не продают? - Не видел, - ответил я. - Удивительно, - сказал папа, - ты никогда ничего не замечаешь. Странно получается у папы: я нашёл маму и я же ничего не замечаю. Наконец мы вышли. Папа зашагал так быстро, что мне пришлось бежать. Так мы шли до самого сквера. Но, когда папа увидел маму, он сразу замедлил шаг. - Ты знаешь, Юрка, - сказал папа, - я почему-то волнуюсь и чувствую себя виноватым. - А чего волноваться, - ответил я. - Попросим у мамы прощения, и всё. - Как у тебя всё просто. - Папа глубоко вздохнул, точно собирался поднять какую-то тяжесть, и сказал: - Ну, вперёд! Мы вошли в сквер, шагая нога в ногу. Мы подошли к нашей маме. Она подняла глаза и сказала: - Ну вот, наконец-то. Старуха, которая сидела с мамой, посмотрела на нас, и мама добавила: - Это мои мужчины.