«Но больше всего воображение Тома было потрясено странным, мрачного вида креслом с высокой спинкой, самой фантастической резьбой, с подушкой, обитой розовой материей с разводами; ножки его заканчивались круглыми шишками, старательно обернутыми красной шерстяной материей, словно это были пальцы, пораженные подагрой.

Резьба на спинке постепенно приняла очертания и выражение старого, сморщенного человеческого лица, подушка, обитая розовой материей, стала старинным жилетом с отворотами, круглые шишки разрослись в пару ног, обутых в красные суконные туфли, и все кресло превратилось в подбоченившегося, очень безобразного старика, джентльмена прошлого века»

«А впрочем, Том, я уклоняюсь в сторону. Том, этот рослый парень гнусный авантюрист. Стоит ему жениться на вдове, и он тотчас продаст всю обстановку и удерет. А что за этим последует? Вдова будет покинута и обречена на нищету, а я насмерть простужусь в лавке какого- нибудь старьевщика»

Вывод по Диккенсу Можно предположить, что Диккенс ведет рассказ от имени вещи для того, чтобы читатель-современник обратил внимание на важные для автора идеи, для выделения и акцентирования своей мысли. Он хочет заставить людей вокруг себя измениться.

«Жили некогда два великих мастера- оружейника, и звали их Масуд и Мунир. Некоторые склонны считать их Богами Небесного Горна или демонами подземной кузницы Нюринги, но я-то лучше многих знаю, что всякий кузнец в чем-то бог и в чем-то демон, и не верю я досужему вымыслу. Людьми они были, Масуд и Мунир, если были вообще...

А вот в то, что был Масуд учеником Мунира и от него получил в свое время именное клеймо мастера - в это верю. И не было оружейников лучше их. Но заспорили они однажды - чей меч лучше? - и решили выяснить это старинным испытанием. Ушли Масуд и Мунир, каждый с тремя свидетелями из потомственных молотобойцев и с тремя свидетелями из людей меча, ушли в Белые горы Сафед-Кух...

И вонзили оба мастера по лучшему клинку своей работы в дно осеннего ручья, чьи воды тихо несли осенние листья. И любой лист, наткнувшийся на меч Масуда, мгновенно рассекался им на две половинки - столь велика была жажда убийства, заключенная в лезвии. А листья, подплывавшие к клинку Мунира, огибали его в страхе и невредимыми плыли дальше по течению.

Говорят, что ударила тогда в ручей синяя молния с ясного неба, разделив его на два потока. И был первый поток, где стоял мудрый меч мастера Мунира, желтым от невредимых осенних листьев. И был второй поток, где стоял гордый меч мастера Масуда, красным - словно кровь вдруг потекла в нем вместо воды. И разделились с той минуты пути кузнецов.

Мунир с двенадцатью свидетелями ушел от ручья, а оставшийся в одиночестве Масуд прокричал им в спину, что наступит день - и у него тоже будет дюжина свидетелей, не боящихся смотреть на красный цвет. Страшной клятвой поклялся в том Масуд, и тогда ударила с неба вторая молния, тускло-багровая... Обернулся Мунир - и не увидел ученика своего, Масуда-оружейника, и меча его тоже не увидел. А два горных ручья тихо несли в водах своих осенние листья...»

Вывод по Олди Итак, в книге высказывается идея о том, что развитые разумные существа, независимо от их природы – человеческой или вещной – способны договориться между собой, понять друг друга. Неразумные же – нет. И если разумны обе общающиеся стороны, и можно договориться даже с вещью, то что же говорить о людях?..

Ведя параллельное повествование – от лица человека и от лица предмета, авторы как бы говорят своим читателям: «Допускайте все возможные варианты видения проблемы, а не зацикливайтесь на каком-то одном. Смотрите вглубь, не верьте поверхностному впечатлению. И тогда откроется суть проблемы, а вместе с ней – и возможные пути решения»

«Еще один мужчина заходит в обувной магазин купить черные туфли своей жене, которая только что умерла. Средний пульс прохожих - семьдесят девять ударов в минуту. Из шестидесяти находящихся в данный момент на улице прохожих больше всего - четверо - думают о жареной картошке, еще двое - о том, что бы они сделали с девушкой в шубке из леопарда. На проезжей части находятся в это время семьдесят четыре транспортных средства»

«Что же до лжепрорицателей, то их в моей коллекции насчитывается аккурат » «К 92 м видам всевозможных сюрпризов, коим я была свидетельницей, теперь прибавился еще один, девяносто третий; впервые за миллионы лет думающую керамическую вазу застали врасплох - и где?! В дешевой двухкомнатной квартирке в непрестижном районе южного Лондона»

«Что до цвета ее глаз, то всего в моей коллекции основных оттенков. У Розы глаза серые, такой цвет я называю «цветом кефали». Волосы каштановые. Из 52 оттенков каштанового цвета у нее тот, что я именую «генуэзским каштановым». Груди: всего-то 220 видов; ягодицы Я веду учет. Фиксирую. Делаю свое дело. Форма пупка - номер 67 из общего числа «Лысый мертвец» называется»

«Сегодня меня крадут в 3209 раз, если не считать 102 случаев, когда меня брали под честное слово - и не возвращали» «Существует 91 способ говорить правду - и 92 го я не услышала. Зато я услышала 59 й способ вранья (из существующих 210), который в моей коллекции именуется «дикая земляника»

«Мужчина в инвалидном кресле грузит детский велосипед в прикрепленный к креслу прицеп; всего существует тридцать два способа погрузить детский велосипед в прицеп (такого размера); это же - один из трех способов грузить в прицеп детский велосипед, который вам не принадлежит»

«Однако Роза, которая больше всего на свете хочет поскорей залезть под одеяло и в отличие от меня правду и ложь не коллекционирует, отводит Никки в гостиную и вручает ей комплект постельного белья»

«Кем только я не была! И чашкой для взбивания мыльной пены, и уксусницей, и урной с прахом, и шкатулкой для драгоценностей, и вазой, и мышеловкой, и чашей для вина, и бетономешалкой, и ночным горшком, и мензуркой, и орудием смерти, и дверной затычкой, и абажуром, и плевательницей, и ведерком для угля, и птичьим насестом, и музейным экспонатом, и божеством, и пепельницей. Если молчать как рыба и все покорно сносить, то люди из тебя и не то сделают! Так что у меня жизнь не сахар – а ведь я пять тысяч языков знаю!»

«Подлинность?! Подлинным до меня далеко. Я – не подлинник, я – оригинал, по сравнению с которым все остальные оригиналы – жалкие копии.»

«Горгоны, правда, получались не ахти какие, однако деньги покупатели платили за них сумасшедшие. Меня же так и не продали. Как бы мне хотелось объяснить это тем, что хозяин мастерской оставил меня у себя из чувства благодарности, но такое объяснение было бы ложью. Напротив, чтобы сбыть меня с рук, он каждый день делал все возможное. «Дешевая подделка мне не нужна», - говорили покупатели, даже когда хозяин готов был уступить меня по самой смехотворной цене, и такие отказы были отнюдь не самые грубые.

И я объявила войну. Мне, изобретшей красоту и подчинившей себе свет и тень, не слишком нравилось, когда умаляли мое достоинство. Разве не благодаря мне память из тьмы рассудка вырвалась на свет, разве не благодаря мне личное достояние стало общественным? Я указала им, где таится истинная красота; все второсортное наказуемо таково число брошенных об пол Горгон.»

«Есть у человека одна потребность, которая почти столь же насущна, как потребность в сне, пище или в воде, но поскольку потребность эта в сравнении с любой физической не столь сильна и мучительна, мы порой ее недооцениваем. Эта потребность - жить по правилам. Правила правят миром. Стоит нам пренебречь одним сводом правил, как на смену ему тут же возникает другой. Солнце всходит - солнце заходит. Вы курите вашим богам фимиам - они вам за это даруют здоровье. Идешь в магазин желаний - и приобретаешь товар. Мне, пожалуйста, волны поменьше. А мне - урожай побольше.

Для взрослых правила - то же, что для младенца соска или погремушка. Если подыхает твоя любимая свинья - значит, на это существует какое-то правило. Нет ничего страшнее, чем отсутствие правил. Люди готовы превозносить самые худшие правила – лишь бы только небосвод не обрушился на них беспричинно, против правил. Что может быть хуже, чем фортуна, спущенная с поводка?!»

Вывод по Фишеру Итак, Фишер устами предмета выражает свое негативное отношение ко всему человечеству в целом, и предмет нужен ему в качестве того, кто может претендовать на роль объективного наблюдателя, кто не является частью этого самого критикуемого человечества.

Выводы Повествование от имени предмета дает возможность авторам максимально свободно высказать свое мнение о людях. Предмет Диккенса – кресло – олицетворение того человека, каким его хочет видеть автор; не идеального, а реального – со своими слабостями и капризами, но поступающего более или менее разумно и по-возможности не в ущерб окружающим, не ущемляя их прав и достоинств, а, наоборот, помогая, пусть и из корыстных целей.

Ведя параллельное повествование от лица предмета и от лица человека, Олди доказывают возможность взаимопонимания даже между существами различной природы. Предмет нужен Фишеру в качестве «независимого» наблюдателя, так как он по самой своей природе никак не может являться представителем мира людей. Но если Фишер считает, что люди когда-то были нравственными, а потом скатились вниз и им уже не подняться и через предмет доносит эту истину до человечества, то Олди указывают тропинку, по которой люди могут вскарабкаться на вершину, и из «диких» превратиться в «блистающих»