Если соблюсти историческую точность, дочь в семье Льва и Марии Воловых родилась не сто, как утверждают энциклопедии, а девяносто девять лет назад – 17 февраля 1907 года. К ошибке этой приложила руку сама Агния Львовна. Будучи пятнадцатилетней девушкой, она прибавила себе лишний год, чтобы поступить на работу в магазин «Одежда» – голодно было, а работающие получали селедочные головы, из которых варили суп. Позже она – высокая, изящная, неуловимо похожая на молодую Ахматову – окончила хореографическое училище и успела поработать в одном из московских театров.

Серьезно заняться литературной работой посоветовал мне Анатолий Васильевич Луначарский. Он приехал на выпускные зачеты в хореографическое училище, которое я кончала, собираясь стать балериной. После зачетов выступали учащиеся. Под музыку Шопена я прочла свое очень длинное стихотворение «Похоронный марш», принимая соответствующие трагические позы. Когда мне рассказали, что во время моего выступления Луначарский с трудом прятал улыбку, меня это очень обидело. Через несколько дней Анатолий Васильевич пригласил меня в Наркомпрос и сказал, что, слушая мой «Похоронный марш», он понял я обязательно буду писать... веселые стихи. Он долго и сердечно говорил со мной, сам написал на листке, какие книжки мне надо прочесть. Это одно из больших впечатлений моей юности.

В начале моей работы у меня было немало стихов беспомощных, и я от души благодарна С. Маршаку и К. Чуковскому, которые отнеслись к моим ранним вещам взыскательно, требовательно и критиковали меня прямо, без всякой «обтекаемости». Помню, как однажды Самуил Яковлевич Маршак, сердито раскритиковав мое стихотворение, сказал, очевидно, почувствовав, что меня надо подбодрить: «Работайте! Не у всех сразу получалось! Даже Антоша Чехонте не сразу стал Чеховым!» Зато как радовала меня похвала старших товарищей. В 1933 году К.И. Чуковский написал в «Вечерней Москве» несколько добрых слов о моих «Игрушках». Тогда это было редкостью рецензия на детские стихи в центральной печати.

Во время Великой Отечественной войны я много выступала по радио в Москве и Свердловске. Печатала военные стихи, статьи, очерки в газетах. В 1942 году была на Западном фронте, как корреспондент «Комсомольской правды». В послевоенные годы я написала несколько небольших поэм для детей, в том числе поэму о детях-сиротах «Звенигород». Я до сих пор люблю ее, хотя обычно довольно скоро остываю к своим вещам. Может быть, она мне особенно дорога потому, что реально «вмешалась в жизнь», в судьбу двух людей. Женщина, потерявшая во время войны дочь (она разыскивала девочку в течение восьми лет), написала мне, что прочла «Звенигород», где рассказывается, какой заботой окружены ребята - в наших детских домах, и теперь сердце ее болит меньше. С этим письмом я обратилась в отдел розыска пропавших детей, поиски начались снова. Через два года дочь была найдена и встретилась с матерью. Агния Барто вела на радио передачу «Найти человека». Выросшие дети, которых искали и которые сами разыскивали близких, часто не знали ни своего настоящего имени, ни имен родителей, ни даже места, где жили до войны. Все, что у них было – это обрывки детских воспоминаний: девочка помнила, что жила с родителями возле леса и папу ее звали Гришей; мальчик запомнил, как катался с братом на «калитке с музыкой»… Пес Джульбарс, папина голубая гимнастерка и кулек яблок, как петух клюнул между бровями – вот и все, что знали о своей прежней жизни военные дети. Для официальных поисков этого было мало, для Барто – достаточно.

Семидесятые годы. В Союзе писателей встреча с советскими космонавтами. На листочке из блокнота Юрий Гагарин пишет: «Уронили мишку на пол…» и протягивает его автору, Агнии Барто. Когда впоследствии Гагарина спросили, почему именно эти стихи, тот ответил: «Это первая книга о добре в моей жизни». Стихи Барто были первыми и для нас, мы читаем их своим детям, а спустя годы они будут первыми воспоминаниями наших внуков...